— Ну, ты можешь бросить это дело, как только медэксперт констатирует самоубийство. А можешь сразу свалить его на Коджака. Двух детективов здесь не нужно.
Неправильный ход. Лиска сразу же ощетинилась, усмотрев в его словах намек, будто она недостаточно крутая, чтобы справиться с этим.
— То есть как это? Мне поручили дело, и я должна довести его до конца!
— Да-да. Просто… — Стив вздохнул и почесал затылок. — Просто я беспокоюсь о тебе, Никки. У нас все-таки общее прошлое, и оно кое-что значит… даже для такого тупицы, как я.
Лиска ничего не сказала. Участие Стива было для нее неожиданным, оно заставило ее почувствовать себя беспомощной и ранимой. А эти эпитеты она не привыкла ассоциировать с собой.
Стив вытащил сигарету и вставил ее в рот.
— Ну… — Он протянул руку, пытаясь коснуться ее щеки. — Не говори потом, что я не пытался тебе помочь.
Лиска шагнула в сторону и отвернулась. Стив опустил руку.
— Ладно. Я действительно знаю, где дверь. Пока, Никки.
Он уже взялся за ручку, когда она заставила себя произнести:
— Спасибо за беспокойство, Стив. Но я справлюсь. Это всего лишь очередное дело.
— Конечно. И послезавтра у тебя его уже не будет.
Лиска чувствовала, что Стив хочет что-то добавить. Но он молча вышел.
Заперев дверь на засов, Лиска выключила свет, взяла фотографии Энди Фэллона и отправилась в спальню, чтобы спрятать их в портфель. Потом она заглянула к мальчикам, которые притворялись спящими, почистила зубы, переоделась в просторную тенниску Национальной академии ФБР и легла в постель — чтобы долго смотреть в потолок и видеть прошлое, вращающееся в ее памяти, словно карусель.
Ей тринадцать лет, и она танцует с отцом. Оба смотрят себе под ноги, смущаясь под взглядами окружающих. Томас Лиска — крепкий мужчина с ярко-голубыми глазами, но левая сторона его лица обмякла, словно все нервы перерезали ножницами. Люди смотрят на них не только из-за его лица. До них явно дошли слухи о коррупции в полицейском департаменте, о копах, крадущих деньги, уплаченные за наркотики, о расследовании, которое проводит БВД…
Никки знала, что все это неправда — во всяком случае, в отношении ее отца. Однако порой ей казалось, что она убеждена в этом куда сильнее, чем он сам, и это ее бесило. Ведь отец невиновен — так почему он не стремится это доказать? Почему не борется, не отрицает, не плюет им в физиономии, а появляется на людях, опустив свою внезапно поседевшую голову, чтобы скрыть стыд и паралич лицевого нерва, вызванный перенапряжением? Слова “слабый” и “безвольный” вихрем проносятся в голове его дочери, обостряя чувство вины и негодования…
Расследование, продолжавшееся почти восемнадцать месяцев, в итоге ни к чему не привело. Никаких обвинений не было выдвинуто. Все было прощено и забыто. Но здоровье Томаса Лиски резко ухудшилось, и через два года он умер от рака поджелудочной железы.
Глава 8
Труп обнаружен.
Самоубийство. Несчастный случай. Трагедия. Слава богу, слово “убийство” не было упомянуто. Действительно, можно ли назвать убийством то, что продиктовано необходимостью и сопровождается сожалением?
Жаль…
Становится не по себе при мысли, что другие уже осведомлены, даже если они ничего не подозревают. Как будто посторонние вторгаются в личную жизнь. Интимность смерти делят между собой двое — последствия же становятся общественным достоянием.
Это снижает цену опыта.
Энди Фэллон смотрит с фотографии, последняя искра жизни замирает в его полуоткрытых глазах, язык вываливается изо рта. Кажется, будто выражение его лица становится обвиняющим.
Жаль…
Губы целуют запечатленную на фотографии маску смерти.
Жаль… Но раскаяние лишь усиливает возбуждение.
Глава 9
Лиска ворвалась в свою служебную каморку с покрасневшими от гнева и холода щеками. Ковач со страхом наблюдал за ней, отлично зная, чем для него чревато такое выражение лица. Однако он не двинулся с места, когда она подбежала к нему и изо всех сил стукнула его кулаком по плечу. Это походило на удар молота.
— Ой!
— Это тебе за то, что ты бросил меня вчера вечером, — объяснила Лиска. — Я ждала тебя, а Леонард меня подловил и подверг допросу третьей степени из-за нападения на Никсона. По его мнению, Джамал Джексон тут ни при чем. Он вбил себе в голову, что Джексон каким-то образом может использовать необоснованный арест в своем иске против департамента.
— В каком еще иске? — спросил Ковач, потирая плечо.
— Джексон угрожает вчинить мне иск за жестокое обращение.
Ковач закатил глаза:
— Ради бога! У нас есть видеосъемка его нападения на меня. Пусть жалуется сколько душе угодно. А если Леонард считает, что у Джексона есть для этого основания, то у него задница вместо головы.
— Знаю. — Немного успокоившись, Лиска бросила сумочку в нижний ящик стола и положила портфель на стул. — Прости, что я тебя ударила. У меня была скверная ночь. Приходил Стив, и я почти не спала.
— Надеюсь, мне не придется слушать о сексе?
Лицо Лиски снова помрачнело. Подойдя к Ковачу, она вторично ткнула его кулаком в то же самое место.
— Ой!
В этот момент в дверь просунул массивную голову Элвуд:
— Мне вызвать полицию?
— Зачем? — осведомилась Лиска, снимая пальто. — Не вижу состава преступления. Ковач снова потер плечо.
— Очевидно, я что-то сказал невпопад.
— Опять? — усмехнулся Элвуд. — А над твоим носом тоже она поработала?
Ковач попытался увидеть свое отражение на темном экране компьютерного монитора, хотя он прекрасно знал, что его нос покраснел и опух, как у старого пьяницы. Но по крайней мере на сей раз обошлось без перелома.
— Оскорбление действием, совершенное женщиной по отношению к мужчине, — одно из величайших социальных табу, — заметил Элвуд. — Жертвы могут включить тебя в группу поддержки, Сэм. Может, мне позвонить Кейт Конлан?
Ковач запустил в него ручкой.
— Почему бы тебе не убраться отсюда? Когда Элвуд захлопнул за собой дверь, Лиска опустилась на стул и виновато посмотрела на Ковача.
— Я не могла заснуть, так как мой мозг предпочитал бодрствовать. Среди прочих важных тем он размышлял о том, какая же все-таки тупица мой экс-супруг. Кстати, что случилось с твоим носом? Железному Майку не понравилось, что его сын предпочитал нетрадиционный секс?
— Что-то вроде этого, — отозвался Ковач. — Он вообще очень тяжело все воспринял. Не каждый день тебе сообщают, что твой сын покончил с собой. А чего ты добилась в БВД?
— Холодного приема. Лейтенант не сообщила мне никакой информации по делу, которое вел Энди. Она, видишь ли, не желает, чтобы пострадала чья-то карьера.
— Мне всегда казалось, что именно в этом состоит их работа.
Лиска пожала плечами.
— А узнала только, что в воскресенье с восьми до половины девятого вечера она была в доме Энди Фэллона — обсуждала с ним дело, которое его беспокоило. По ее словам, когда она уходила, с ним было все в порядке, но в последнее время он казался подавленным. Она даже предложила ему обратиться к психоаналитику.
— И он послушался?
— Это конфиденциальная информация.
— Никто рта не раскроет до заключения медэксперта, — проворчал Ковач. — Надеются, что это самоубийство, — тогда они могут вообще ничего не сообщать и посылать подальше каждого, кто захочет выяснить, почему парень покончил с собой. Если только он действительно это сделал.
Лиска взяла ручку, к которой был приклеен налитый кровью глаз из пластмассы — одна из причудливых вещиц, которые у них с Ковачем было принято дарить друг другу. Ковач особенно дорожил весьма реалистично выглядевшим отрубленным пальцем. Ему нравилось пугать им людей, оставляя его в папках и ящиках стола. Ковача забавляло, что такую штуку подарила ему женщина. После двух неудачных браков с “нормальными” женщинами почему-то это доставляло удовольствие.