Самые великие ее сцены позволила ей исполнить парижская жизнь. Приехав в столицу, она отбросила в сторону свой певучий акцент цикады и стала выглядеть намного тенденциозней, чем в те времена, когда она производила фурор на Круазетт. Потому что на Лазурном Берегу не каждый день проходил Каннский фестиваль. Короткие жилетки с крестами из точек, желтые пиджаки и обшитые блестками джинсы произвели там фурор. Среди сморщенных лиц, словно запеченных в печи после многочасового пребывания на пляже без крема и зонта, и крашеных блондинок с белыми, как умывальник, зубами, в топах, не доходящих до пупка, в эластичных кружевах из супермаркета, небрежно высунутых из-под брюк, она так и не нашла своего места на родине Паньоля. Все это было слишком провинциально, слишком убого.
Да, что касалось хороших манер, ей надо было еще поучиться — не принцессой родилась, — но она неплохо устроилась. Именно это она повторяла своему отцу, нервно сжимавшему челюсти всякий раз, когда она уверяла его в том, что предпочитает Эйфелеву башню виду на великое голубое море. Она слишком боялась остаться старой девой в этом старом городе. А он, помня обо всех, кому дочь отказала, давал ей понять, когда она приезжала домой, видя, что та слишком «серьезно» к этому относится. И что в любом случае, что бы ни случилось, она останется дочерью солнца. Возможно, говорила она себе, но ей не на что жаловаться: она делает то, чем всегда хотела заниматься. А если слышала, что кто-то называл ее неудачницей, она соглашалась. Что касалось ее, то она была великолепная неудачница. Она не знала, как долго это сможет продлиться, но она пользовалась этим сполна!
А пока самой главной ее задачей было оказаться в своем кабинете, преодолев ужасное желание снова лечь в постель, которая открывала перед ней свои объятия. Она не притронулась еще к своим тартинкам с апельсиновым конфитюром, сразу же наклонившись над чашкой черного, очень сладкого кофе. Она не выспалась, но к этому она уже привыкла. Она поплелась в душ, принялась натирать черным мылом все части своего еще не проснувшегося тела до тех пор, пока все предохранители ее мозга снова не пришли в рабочее состояние. Эрике недавно исполнилось тридцать шесть лет, и она решила для себя, что через год она вернется в мир живых. Год для того, чтобы походить на соседку напротив, абсолютную модель.
Когда она в первый раз повстречала ее, то осталась стоять с раскрытым ртом перед той, кого она считала совершенной женщиной. На лестничной площадке она сказала ей:
— Кстати, меня зовут Эрика! Как танкер, что затонул в море.
Девушка улыбнулась, и это освободило нашу героиню от внезапно напавшей на нее робости. И Эрика сразу же продолжила тем же тоном:
— Однако моя жизнь хуже этой катастрофы, поскольку в отличие от этой груды металла не может быть и речи о том, чтобы я достигла дна!
Застигнутая этим врасплох, соседка снова улыбнулась. Но теперь менее дружелюбно, скорее нерешительно. И тогда Эрика осознала, что упустила шанс первой встречи, и глупо спросила, как ее зовут. Та ответила, что зовут ее Лиз, и ушла. С тех пор она тайно за ней наблюдала, как наседка за своими цыплятами. Она намеревалась в скором будущем пригласить ее на ужин. Без изысков: мясо и сыры.
Бегло осмотрев себя в зеркале, Эрика решила, что прекрасно противостоит ходу времени. Ни единой морщины на лице — спасибо, мистер Ботокс, — и ни одна ласковая ладонь в любовном порыве не мяла ее бедра. Естественно, кроме мужских ладоней, пусть даже ладоней было много, а любви мало…
Она очень скоро научилась одеваться так, как того требовало ее лицо женщины-ребенка. Этим утром она сняла с вешалки свои очередные черные брюки — их было достаточно много, из разных тканей и различных фасонов, — натянула их, вприпрыжку добравшись до салона, где взяла свой мобильный телефон. Или, скорее, оба своих мобильника: один для PR, то есть для всех контактов, затрагивавших ее очень обширные связи (журналисты, видные люди, пресс-атташе и другие знакомые), и другой — с личным номером (семья, лучшие подруги — хотя их-то можно было пересчитать по пальцам, — и несколько тщательно отобранных любовников). Не могло быть и речи о том, чтобы забыть эти столь необходимые предметы: она быстро запихнула их в свою кожаную сумочку от «Шанель» и вернулась в спальню, где ее ждала льняная блузка с глубоким декольте, которая при поступлении из первой чистки уже напоминала тряпку. Но ношение помятых вещей было явно в моде. А уж она-то в моде разбиралась! Ведь не зря же она контактировала со всеми модницами столицы: шикарные портманто при обязательном сопровождении баула по последнему писку моды или застиранные джинсы с заплатками, выставлявшиеся на самых известных подиумах. Эти девицы были обвешаны логотипами кутюрье подобно тому, как советские маршалы были увешаны колодками с орденами и медалями.