— Что? — Женщина взглянула на меня пустыми глазами. — Ах да. Так я ее запирать стала. Хоть и говорят, что так нельзя с пожилыми и больными, но другого выхода я просто не нашла. А она в своей комнате все разгромила и все равно стекло в окне вышибла и выпрыгнула в кусты…
Последнюю фразу тетка произнесла как-то обреченно. Она опустила голову, комкая в руках все то же клетчатое кухонное полотенце.
— Тогда я мужиков местных попросила, — продолжала женщина. — Чтобы они досками окно ее заколотили и дверь…
Мне стало жутко.
— Но она все равно попыталась выйти, — проговорила тетка Римма гнусавым голосом, теребя полотенце. — А как поняла, что не может, завыла страшно, ой как вспомню…
И не в силах продолжать, она невидящим взором уставилась на чистый стол.
— Всю ту ночь кричала, выла, орала, — глухо закончила тетка свой рассказ. — А как понятно стало, что умирает и просто так не уйдет, крышу мужики слева у избы разобрали. В то же миг дух и испустила. На том все и кончилось.
Тетка замолчала, потом подняла голову и глянула на меня. Я сидела ни жива не мертва. Зачем мне надо было знать о том, как окончила свои дни бабка? Уж как-нибудь я прожила бы свою жизнь без этой информации.
— А теперь ты явилась, — кашлянула тетка. — Призвала значит, тебя. Единственная ведь ты у старухи по крови.
— Как единственная? А вы? Вы же дочь ей.
— Дочь, да не родная, — грустно улыбнулась тетка. — Я приемная. Мои родители померли, когда я младенцем была, утонули. Так меня Варвара и прибрала себе. Да только бы уж лучше я ребенком сгинула, чем такая жизнь, рядом с вертепом этим.
И единственный раз за весь вечер тетка не совладала с собой. Она сжала кулаки так, что костяшки пальцев побелели, а дышать принялась так тяжело, что я испугалась. Казалось, она сейчас вскочит и примется крушить все вокруг. Но постепенно женщина успокоилась, набожно перекрестилась, стала дышать ровнее и наконец разжала кулаки.
— А что значит, призвала? — Несмело спросила я. — Призвала на похороны?
— Ага, на похороны, — чуть язвительно произнесла тетка. — Если бы. Ты думаешь, похоронишь бабку и уедешь как ни в чем не бывало?
— Ну да, — я была удивлена. — А что не так?
Тетка ничего не сказала, продолжая буравить меня глазами. Потом вдруг встала из-за стола.
— Вот что, иди спи сейчас ложись. Похороны завтра. А после них я тебе все и расскажу.
— Так я сейчас вряд ли усну, — призналась я. — После таких-то новостей. Бабка-ведьма… надо же.
— Иди спать, — повторила, не обращая внимания на мои слова женщина. — Вот сюда.
И она распахнула дверь, ведущую прямо из кухни.
Я встала и прошла туда. За дверью оказалась вполне приличная комнатка с веселыми обоями на стенах, тремя маленькими окошками, беленым потолком и все с теми де домоткаными половиками на крашеном полу. В дальнем углу стояла высокая, заправленная пушистым покрывалом кровать. Несколько подушек по ранжиру выстроились в башню.
— Расстилай и ложись, — приказала мне тетка. — Утро вечера мудренее. Завтра поговорим. На сегодня тебе хватит и того, что узнала.
И не став дожидаться моего отклика, женщина вышла, закрыв за собой дверь. Едва она удалилась, я бросилась снова к двери и открыла ее. Не что чтобы я чего-то сильно боялась, просто вдруг захотелось проверить, не заперла ли она меня здесь. К моему облегчение дверь оказалась незапертой.
Я сняла с кровати пышное покрывало и несколько подушек, оставив только парочку самых тощих. Никогда не любила спать на высоких подушках, под утро после них обычно болела шея. Затем разделась. Почти донага, благо в доме было жарко натоплено.
Я подошла к стоявшему в проеме между окон резному трюмо и уставилась в него. Из чуть покрытого патиной зеркального стекла на меня смотрела невысокая, чуть пухленькая девушка двадцати шести лет от роду. Серо-голубые глаза чуть покраснели от усталости, а русые, с легким медовым оттенком волосы приобрели явно несвежий вид. Мне подумалось, что завтра нужно обязательно сходить в баню или где здесь моются местные жители.
Выключив ночник, висевший почему-то возле трюмо, я прыжком нырнула в пахнувшую лавандой кровать. Закопавшись в одеяла и подушки, я вскоре уснула, забыв обо всем на свете.
Разбудили меня чьи-то рыдания, похожие одновременно и на вой, и на причитание. Были они столь монотонны, протяжны, резки и заунывны, что я сон слетел с меня мигом. Некоторое время я лежала в кровати, прислушиваясь. Вой раздавался из соседнего помещения. Но не из кухни, а того, что был за другой стенкой. Насколько я помнила, там находился длинный коридор, по которому мы вчера с теткой Риммой брели.