Кузин кубарем выкатился из подъезда. Он с трудом встал на ноги, отряхнулся, напялил на себя кепку и, шатаясь, побрёл. Дул холодный осенний ветер. Он брёл до тех пор, пока не шагнул на огромный пустырь, покрытый местами травой. Ещё зелёной. Остановившись, Кузин задрал голову на луну. Кепка с его головы упала, луна наливалась белым соком. И вот наступило полнолуние. Вдруг раздался хруст костей - руки Кузина превратились в ещё одну пару ног, а из его черепа вылезли рога. «Бе-е-е-!» - заблеял Кузин и ринулся в сторону горизонта
ПОЧИТАТЕЛИ ВУДУ
Этот студент и эта студентка - Владлен и Валерия - чё учудили. Они, почитатели Вуду, влюблённые друг в друга, однажды, поссорившись из-за какого-то пустяка, прокляли друг друга. Они сварганили куколок и стали их мучить иголками и прочей ерундой, наивно веря в то, что они этим самым мучают непосредственно друг друга. У него куколка получилась не очень. Слепил он её из пластилина, слепил на скорую руку. Куколка получилась безликой, со спичками вместо ручек, ножек и волос. И имя ей было дано - Валерьянка. Владлен, изготовив такого монстрика, тут же проткнул его спичкой. «Так тебе!» - рыкнул и швырнул Валерьянку в свой стол. Валерия шила Владурака (так она назвала свою куклу) всю ночь. И животик, и головку, и ручки, и ножки и... так далее она тщательно набила ватой. И глазки-то ему пришила, и носик, и ротик, и... так далее. Всё из разного цвета материи. Молодец! Аккуратная девочка. Также аккуратненько она воткнула большую иглу во Владурака, рыкнув при этом: «Так тебе!» Затем она притулила бедную куклу к своим детским игрушкам, на полку. Шли дни. Как-то Владлен и Валерия попробовали помириться, но у них не заладилось. Вот тут-то и началось «настоящее Вуду». В этот же день Владлен, психуя, перетянул шейку Валерьянке нитью и повесил ту над своей кроватью. Фашист! А она, Валерия, в этот день воткнула во Владурака аж дюжину маленьких, но острых иголочек. И в глазки, и в носик, и в ротик. А «так далее» вообще оторвала с корнем. Садистка! Как говориться, от любви до ненависти один шаг. Короче, эти почитатели Вуду возненавидели друг друга. И теперь, после каждой их невольной встречи (а они ведь учились в одном институте) с Валерьянкой и с Владураком происходило что-нибудь ужасное - у одной вспыхивали ручки и ножки, у другого отрывались глазки, у одной горели волосы, у другого добавлялись острые иголки. В общем, со временем некогда более-менее симпатичные куклы превратились в маленьких ёжиков-уродцев. Но... вдруг... с Валерией что-то произошло, она затосковала, ей стало жалко Владурака. Она взяла и пришила ему новое «так далее», нарядила его шапочкой и шарфиком. А иголочки, которые она по-прежнему всё-таки втыкала в него, теперь были разноцветными, праздничными. Пожалел и Владлен Валерьянку - как-то он придумал ей паричок, отрезав локоны от белоснежной капроновой мочалки, потом он слепил из белого пластилина достойные ручки и ножки. Прилепил их к фигурке, а ножки обернул в юбочку, использовав обёртку от шоколадной конфеты. И главное - он освободил шейку Валерьянки от нити. И вместо висения она теперь сидела на полированной спинке кровати, прислонившись к обоям. И вот однажды, не сговариваясь, в один и тот же день, в одно и то же время, Владлен и Валерия пришли на старое место их свиданий. К фонтану, дно которого сверкало монетками, или к памятнику Пушкина, возле которого сумасшедший поэт декламировал свои стихи, или к часам-цапле... Да важно ли это? Они встретились, и протянули друг другу ёжиков-уродов, и, ужаснувшись, рассмеялись. Она хохотала, держа на распятой ладони Валерьянку, он ржал, с любопытством вертя Владурака. Они помирились. А мне кажется - Вуду их и помирил. МОЯ ЖЕНЩИНА
Моя женщина варила борщ. Наша кухня, и без того маленькая, теперь казалась совсем крохотной, потому что в ней кроме меня находилась ещё моя женщина. Она стояла у плиты и варила борщ. - Милый, - прощебетала она, развернувшись ко мне, - сегодня, - она отхлебнула из поварёшки, - у нас - борщ. - Ой ли, - усомнился я, сидя за кухонным столом и загородившись газетой - Ах, ты сомневаешься? Ничего себе! - моя женщина нахмурилась, но ненадолго. Она хитро прищурилась. А я настороженно вздрогнул, поглядывая на неё поверх газеты. - Милый, у нас будет борщ, - настойчиво пообещала мне моя женщина. - С мясом, капустой, свеклой, картофелем, свежим помидором, морковкой, петрушкой и чесночком. -Ты ничего не забыла? - Я? - она снова окунула поварёшку в кипящую кастрюлю. Отхлебнула. Ещё отхлебнула. Наконец сказала, причмокивая: -Ты прав, милый. - Началось, - выдохнул я и уткнулся в газету. - Я огурцов туда порежу. Солёненьких. - Угу, - отозвался я без оптимизма. Я слышал, как она нашинковала огурцы, спустила их в кастрюлю и туда же снова окунула поварешку. Запричмокивала: - У-у-у, милый! Какая вкуснятина! Правда лучка не хватает зелёного, - в ход пошёл лучок. - И грибков. Опят. Свежих. - Это что-то новенькое, - сказал я. Шинкование. Плюханье поварёшки. Причмокивание. - Ну как? - спросил я не без интереса. - Вкуснятина! - ответила моя женщина. - Я полбаночки кукурузы ещё высыплю. Маринованной. В кастрюлю посыпалась кукуруза. На этот раз моя женщина испробовала «борща» аж целую поварешку. То есть она её всю съела. Затем вторую... Я сделал себе бутерброд с колбасой и сыром. Кстати, и то, и другое она также нашинковала и спустила в кастрюлю. Наконец-то моя женщина сварила «борщ» и, видимо, наелась. Она стояла спиной к плите и раскачивала поварёшку в такт какой-то песенке, которую тихонько напевала. Она была довольна. - Милый, - прощебетала моя женщина, - ты подождёшь второе? А то первое, то бишь борщик, я нечаянно весь съела. - Конечно, дорогая, - ответил я и сделал себе ещё бутерброд. Я ел бутерброд и любовался ею, моей очень кругленькой женщиной. Я любовался тем, как она варила макароны, заправляя их сахаром и конфетами. Скорее бы ты уж родила, - сказал я и глупо улыбнулся.