Закончив дела, Андреа распрямился, и принялся оглядываться — теперь, после того, как он с таким трудом привел Слокума и его женщину в бессознательное состояние, предстояло их из этого состояния обратно вывести. Сняв крышку с бака он обнаружил на дне немного воды, и найдя ковшик, принялся за дело, которое оказалось не таким уж и простым — Слокум заворочался только тогда, когда на дощатом полу вокруг него образовалась порядочная лужа.
— Добрый вечер! — вежливо поздоровался с ним Андреа, и сразу внес ясность в ситуацию:
— Похоже, что в единый сценарий я уже не попал. Но есть возможность все исправить, и организовать следующий сюжетный поворот: благородный и смелый чужеземец избавляет племя от гнета жестокого и властного вождя. Как ты на этот счёт?
— Однако, дурак, — бесстрастно ответил Слокум.
Андреа отвечать не стал, а принялся шарить по полкам, и найдя маленький гладкий цилиндрик с рифленым колесиком, чиркнул им и зажег сальную свечку уродливой формы.
— Однако, сам дурак, — в тон сообщил он Слокуму, рассматривая зажигалку. — Такие вещи в открытую держишь. Ведь не здешняя штучка, а? Неужто за зажигалку продался, а? Или пошарить, так ещё и бусы с зеркальцем найду?
Слокум ничего не сказал. Андреа поднес свечку к лицу женщины — ну точно. Одна из тех, кого он утром видал, и которою вполне мог выбрать в качестве «той, что отдала сердце». «Жалко, что действительно не её выбрал! И Шоколадка был бы жив…» Он повернулся к вождю:
— А ты, смотрю, ничего так устроился. А вот интересно, если б я эту выбрал, её б тоже объявили дочерью вождя, ушедшей с кувшином? А пока не дочка, так и поиграться можно… Ничего, ничего, это все естественно, это можно понять, а понять — значит простить. А вот я другое понять пока не могу, и соответственно простить тоже: что вы с Горячездравом тут устраиваете? И зачем?
— Однако, совсем не скажу, — Эту самую длинную за все время знакомства фразу Слокум выговорил все так же спокойно, хотя рука его продолжала кровоточить, и лужа воды на полу постепенно приобретала красный оттенок.
Андреа глянул на него внимательно, и понял — ведь не скажет! Хоть на части режь, все так же будет глядеть своими узкими глазами на желтовато-коричневом морщинистом лице, и молчать.
«Ну что теперь делать? Девку пытать? А что она знает? Небось так же втёмную используют. Заготовленная…»
Он сам не зная зачем встал, и прошелся от стены до стены, пнул табуретку с мягким сидением. Злость, только что бурлившая в груди вся куда-то делась, сменившись досадой — конечно, по уму Слокума надо было побыстрей прирезать, и объявить вождем себя. Но Андреа знал, что сделать этого сейчас он уже не сможет.
«Вот попал-то! Можно, конечно, все бросить, и сбежать нафиг. Так догонят и погасят, сам же этот эскимос и погасит, недрогнувшей рукой. Как не прошедшего обряд вхождения в единый… Стоп. Обряд! В этой системе со стороны Творцов настолько слабый контроль, что с помощью всякой ерунды можно изменять и ход сюжета, и саму сущность персонажей. А почему это не могу сделать сейчас я? Тогда задача: переправить Слокума из бесстрастного, с сильной волей вождя в… скажем, тоже вождя, но трусливого и жадного. В принципе, начало этому он уже сам положил — пользовать девочек, заготовленных для перековки героев единым сценарием наверняка не предусматривалось!»
Андреа несколько минут постоял задумавшись, вспоминая детали, которые подметил за сегодняшний день, и соображая, какая из них должна быть важной, а какая — нет. Потом опустился к Слокуму, и последним лоскутом простыни замотал ему руку — не то что бы из большой жалости, но кровавая лужа с намокающими в ней перьями начала действовать на нервы. Лежащий вождь следил за его движениями молча, лишь его глаза поблескивали в колеблющемся свете огонька свечки.
— Однако, поскучай маленько, — предупредил Андреа вождя, подражая его тонкому голосу, и потрепал связанного по щеке. — А потом будем дальше развлекаться. В два прихлопа, три притопа, ай-нэ-нэ!
Он проверил, не дотянется ли Слокум или девушка связанными руками до чего-нибудь острого, или до зубов соседа, и вылез в дыру. Мысль о том, что можно было пройти и через дверь, пришла лишь минутой позже.
Яркий свет костра на поселковой площади не дал заплутаться — Андреа к ней вышел очень быстро, и предупреждая новые звуки радостной встречи, провозгласил:
— Большой Вождь Слокум, отец Ла-Вай-Ли прислал со мною слово к вам!
«Как реакция? Вроде ничего, слушают!» — и продолжил торжественно-угрожающим голосом, специально предназначенным для таких случаев:
— За то, спас её я, чужеземный незнакомец, а племя его не спасало никого, наложил он на свой народ вено… в смысле виру! Подношения должны быть принесены к дому его, и сложены красиво со словами раболепными, а так же девушек из будущих дочерей своих он себе возжелал не по одной, а всех сразу, ибо чует во чреслах силу великую. А без того не быть сегодня празднику, а быть отказавшимся в немилости!
Андреа перевел дух, и уже не «голосом», а попросту сказал:
— Словом, охренел старик. Но — сами понимаете!
Несколько мгновений народ молчал, потом поднялся ропот, но ропот был отнюдь не негодующим — похоже люди деятельно обсуждали, что нести, а что оставить. Андреа поклонился, и медленно, с достоинством удалился, хотя далась ему эта медлительность весьма тяжело.
Через пару десятков минут перед иглу Слокума полыхал костер не хуже того, что на площади. Слух об «охренении» вождя быстро распространился по селению, и подношения потекли рекою. Самого Слокума Андреа усадил на табурет так, чтобы через окно людям был виден его темный силуэт, как бы оглядывающий происходящее. Изредка этот силуэт одобрительно кивал головой, изредка осуждающе — спрятавшийся за его спиной Андреа попросту брал вождя за волосы на затылке, и дергал их вверх-вниз, или из стороны в сторону. При этом он приговаривал: «Кивай, а то палец отрежу! Молчи, а то ухо отрежу!». При всем желании что-либо крикнуть Слокум не мог бы — во рту его был напихан чуть ли не аршин ткани, но именно это и было частью выдуманного Андреа на ходу собственного обряда: вроде бы как слушающийся угроз вождь должен был постепенно менять свою сущность, и становиться действительно трусливым.
Правильные ряды барахла и еды росли и удлинялись, а девушки из «отряда будущих дочерей» полуобнаженные танцевали в свете костра под мерный стук барабанчика в руках одной из них. Сначала подносители валили густым потоком, потом реже, а через полчаса и вовсе иссякли: предпоследним оказался Лысый, выложивший на освещенную пламенем землю кожаный ошейник Фидашеньки. Отдарившиеся старались поскорее удалиться, и лишь девушки продолжали неутомимо изгибаться в мерном ритме, словно заведенные. В другой раз Андреа с удовольствием бы посмотрел на это зрелище ещё, но сейчас было не до того: надо было выяснить, получилось с его затеей, или нет.
Осторожно, чтоб в случае неудачи можно было все сделать как было, он вытащил кляп изо рта Слокума. Тот подвигал челюстями, но промолчал.
— Смотри, какие девочки, а? Красивые какие! Как они пляшут — для тебя пляшут… — зашептал Андреа вкрадчиво, изображая записного злодея и садиста. — А хочешь они все сейчас к тебе придут? Покорные таки, мягкие… А вдруг не придут? А вдруг злой и подлый чужеземец сейчас будет их по одной заводить в твой дом, и складывать штабелем у порога? А головы отдельно, головы например в бак? А подарки? Смотри какие подарки, одного мяса сколько! Мясо жирное, хорошее… А я тебе сейчас буду ухо отрезать, если со мной говорить не захочешь, да? Но совсем тебя я убивать не буду, чтобы больно было…
— Однако, дурак, — сообщил Слокум.
— Ну, это я слышал, — разочарованно протянул Андреа, и вздохнул — не получилось. Но вдруг Слокум продолжил, против обыкновения не прибавляя больше «однако»:
— Но дурак опасный. Что-то я тебе скажу, но за то, чтоб девочки ушли.
— Ага. Они уйдут, а ты вновь в отказ?
— Я скажу, а ты их не отпустишь? — поделился подозрением Слокум.
Андреа быстро окинул строй красавиц — их было штук пятнадцать.
— Хорошо. Один ответ — одна девушка. Идет?
— Смотря какой вопрос.
— Сговорились, — Андреа выглянул, и крикнул: — Пока хватит! Просто стойте!