Гаврилов шел и все вспоминал, и вспоминал тот холодный, невыносимо холодный год, и моментами ему вдруг начинало казаться, что вокруг сугробы да вьюга, и везет он с Невы на саночках ведро с водой, а вода расплескивается, намерзая на веревке, которой привязано ведро к саням, на самих санях, и Гаврилову до слез жаль воды, так трудно она ему досталась. Гаврилова начинало знобить от этих воспоминаний, и он пытался думать очем-нибудь другом, но не мог.
Неожиданно громко хлопнула дверь, из большого дома стремительно выскочил хохочущий парень, рослый, широкоплечий, он чуть не сбил Гаврилова с ног. За парнем выскочила рослая девушка с прутиком в руке. От неожиданности Гаврилов инстинктивно схватился за парня, и глаза их встретились. Это был «Гешук Отбившийся от рук».
- Петька! - заорал Гешук. - Моряк - с печки бряк! Вот это номер!
Гешук схватил было Гаврилова в охапку, но тут же отпустил и, встав навытяжку и приложив руку к рыжей голове, снова заорал:
- Доблестным защитникам двадцать пятого от гвардейцев сорок второго углового физкульт-привет!
- Гешук! - обрадованно вскрикнул Гаврилов и чего- то вдруг испугался. - Гешук…
Они долго трясли друг другу руки, похлопывали по плечам, подталкивали.
- Ну моряк! - кричал Гешук. - Вот это да! Ну Гаврилов! Давно я вашему брату из двадцать пятого бока не мял. Вот доберусь теперь. Да моряков-то и боязно лупить… Как же ты на флот-то попал? - спросил он, чуть успокоившись.
- Юнгой. Два года уже, - ответил Гаврилов. - Из детдома бегал, потом в школу юнг. Упросил…
- И я в детдоме был, - словно обрадовался Гешук. - Потом ФЗО. Год назад вернулся. На заводе работаю. Тебе посудины строю…
Потом, вспомнив про девушку, с интересом наблюдавшую за их встречей, Гешук чуть смущенно сказал:
- Вот с Лизаветой мы и работаем вместе. Знакомься.
Гаврилов повернулся к девушке, сказал: «Здравствуйте!» Хотел приложить руку к бескозырке, да застеснялся.
- Здравствуйте, - с наигранной чопорностью ответила девушка, - если не шутите. - И засмеялась.
- Ну вот, - вздохнул Гешук. - Ей палец покажи- она целый день смеяться будет. - И тут же получил прутиком по руке.
- Лизка! - закричал Гешук. - Наскребешь у меня. - И обернулся к Гаврилову. - Петька, надолго?
- Пока на сутки увольнительная. А там, может, на ремонт станем…
- Вот здорово! - обрадовался Гешук. - Мы сейчас с Лизкой в кино опаздываем, а в ночь на работу. Утром заходи. Я все там же, а Лизка здесь живет. Заходи, Петь. Я все собирался в твою квартиру. Да, знаешь, как-то боязно… Столько умерло. Из вашей квартиры я только того хмыря видел, что мы с тобой за ракетчика приняли. Помнишь?.. Ну заходи, не забудь: квартира шестая. - Он хлопнул его по плечу и побежал за своей Лизаветой.
«Значит, жив-здоров, сволочь, - подумал Гаврилов, - ничего-то ему не сделалось. Никто-то его пальцем не тронул…»
- «И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными…» - тихо прочла Анастасия Михайловна и вздохнула.
Гаврилов сидел в старом большом кресле, закутавшись в одеяло, и смотрел, как Анастасия Михайловна готовится разжечь буржуйку, негнущимися пальцами вырывая листы из большой черной книги.
Он всегда приходил к Анастасии Михайловне погреться у буржуйки. Старуха сама стучала в стену своей сучковатой тростью, и Гаврилов радовался ее сигналу, радовался тому, что ощутит тепло, увидит живые языки пламени. Обычно Гаврилов сам растапливал буржуйку. Открывал вьюшку, садился на маленькую скамеечку и начинал не торопясь рвать приготовленные книги. Он вырывал листок, сминал его и совал в буржуйку.
Потом вырывал еще и еще, пока не набивал печурку до отказа. Тогда Анастасия Михайловна давала ему одну спичку и пустой коробок. И Гаврилов осторожно, стараясь не дышать, чиркал спичкой о коробок и дрожащей рукой подносил огонек к бумаге. Бумага вспыхивала мгновенно, огонь плясал в печурке, веселя сердце, и так же мгновенно, опадал. Огонь съедал бумагу моментально. А книжки иногда попадались очень красивые, с большими цветными картинками, на которых были изображены морские сражения, самолеты, похожие на этажерки, тропические леса и дикари в немыслимых уборах из перьев. Но смотреть картинки было некогда. Погаснет огонь - тогда придется тратить еще спичку.
Гаврилов любил, когда попадались тонкие книжки в жестких картонных переплетах. Листки сгорали быстро, зато переплеты горели медленно; и он, набив буржуйку, мог не торопясь любоваться тем, как играет пламя…