— Не кипятись, Вася, не кипятись! — успокоил следователя Корнилов. — Мы же в порядке консультации тебя расспрашиваем.
— Хорошенькие консультации, — не унимался Кондрашов. — Не оставлять же без внимания такие сигналы только потому, что заявитель погиб. Они теперь на контроле. У нас, в министерстве, в пароходстве… Еще неизвестно, чем все кончится. Может быть, сигналы и не подтвердятся. Но многое похоже на истину.
— Так всегда и пишут доносы — чтобы было похоже на истину, — жестко сказал Михаил Иванович. Он уже несколько раз поглядывал на часы.
— Я ведь не прокурор. Я следователь, хоть и старший. Не я распорядился начать расследование.
— А ты что ж, не можешь поспорить с начальством, доказать ему? — подзадорил Корнилов. Михаил Иванович покосился на него укоризненно.
— Начальство есть начальство, — успокаиваясь, сказал Кондрашов и сделал легкий поклон в сторону Михаила Ивановича. А тот притворно вздохнул.
— Завидую я, Василий Сергеевич, вашему начальству. С моими подчиненными труднее — ужасные спорщики.
Кондрашов чуть порозовел и стал прощаться.
С работы Корнилов пошел пешком. Набережная была пустынной, и подполковник поймал себя на мысли о том, что его радует и дождь, и отсутствие людей. Так редко удается пройти теперь по городу в одиночестве. Вечное многолюдье, суета, вездесущие туристы.
Серые мокрые сумерки, чуть разбавленные неоновым светом, висели над горизонтом. Желтоватые блики подсветки мерцали в стороне Петропавловской крепости.
Корнилов шел и думал о Горине. Письмо старпома к жене никак не выходило у него из головы. Вот как бывает в жизни — человек строит планы, борется, расталкивает соседей локтями. И что? Мокрая от дождя дорога, крутой поворот, секундное замешательство… И конец.
Он что ж, и вправду считал себя борцом за справедливость?
Да полно, проживший полжизни должен отличать черное от белого. Иначе все человечество сорвалось бы с цепи.
За справедливость можно, конечно, бороться и в одиночку. Но может ли быть справедливость для одиночек? Нет, нет. Такое уж это особое понятие — справедливость. Она полной гармонии требует. Не может справедливость быть неполной, как не может быть дюжины без одной единицы. И если что-то справедливо для всех, но несправедливо для одного — это уже не справедливость. И все разговоры про высшую справедливость — выдумки. Красивая ложь в собственное оправдание.
Игорь Васильевич перешел Кировский мост, свернул направо. В обычные дни здесь толпились рыбаки, но сегодня ловил только один, в зеленом офицерском плаще с надвинутым на голову капюшоном. Корнилов остановился у гранитного парапета. Рыбак ловил на донки. Маленькие колокольчики тихо позванивали от ветра.
— Закурить не найдется? — спросил рыбак у Корнилова, повернувшись к нему.
Игорь Васильевич достал сигареты, помог прикурить. Рыбак был немолодой, широкоскулый, с красным загорелым лицом.
— Что-то плохо клюет сегодня, — кивнул он на колокольчики. — А вообще жаловаться не приходится. Появилась рыбка в Неве. Вода почище стала — она и появилась…
— Часто ловите?
— Часто. Хожу сюда как на работу. Вчера был, и позавчера… И сегодня, как видите. На завтра не загадываю. Дожить надо.
«Пенсионер, — подумал Корнилов. — А ведь хорошо еще выглядит. Получше меня. Уйти в рыбаки, что ли? Вот и капитан Бильбасов собирается».
— Я с ранней весны тут рыбачу. Как в апреле на пенсию вышел — тут околачиваюсь. До осени половлю, наберусь силенок — а там посмотрим. — Рыбак подмигнул Корнилову. — Я еще кое-что полезное могу. Не каждый молодой угонится!.. А вы и сами, наверное, не прочь с удочкой побаловать? — поинтересовался он. — А то давайте в компанию. В хорошую погоду тут не протолкнешься. Но мужички у нас приличные, подвинутся.
— Спасибо. — Дождик усилился. Корнилов поежился, поднял воротник. — Ни чешуи ни рыбы!
— И вам желаю хорошего! — отозвался рыбак.
1977
АНТИКВАРЫ
1
Майор Белянчиков вдруг вспомнил свой давний разговор с Бугаевым. Юрий Евгеньевич пришел на службу в красивых югославских туфлях. По старой привычке он набил на них маленькие стальные подковки, довольно звонко постукивавшие по мраморным ступеням лестницы. Бугаев не преминул проехаться по этому поводу:
— Эх ты, сыщик, тебя же за километр слышно. Сколько раз тебе говорил — покупай обувь на каучуковой подошве.
— Может, в тапочках ходить?
— В тапочках еще находишься! Но греметь железными подковами...
— Молодой ты, Бугаев, — сказал тогда Юрий Евгеньевич своему товарищу, — любишь попижонить. Разве в подошвах дело? Нам ведь не глухарей скрадывать. А с подковами экономнее.
И вот теперь, когда подковки на очередных штиблетах предательски цокали по паркету, и это цоканье гулко разносилось по пустынному дому, Белянчиков пожалел, что не надел свои «мокроступы» — ботинки на микропоре, в которых он ездил осенью в лес. Сегодня ночью ему предстояло «скрадывать» охотников до мраморных каминов и прочих архитектурных излишеств, украшающих старинные, поставленные на капитальный ремонт дома.
В последние годы строители приступили к массовому ремонту старого жилого фонда. Целые кварталы в центре города обносили заборами, в домах меняли перекрытия, укрепляли стены, перепланировывали многокомнатные коммуналки. Ленинградцам эти дома пустыми глазницами окон и развевающимися на ветру кусками старых обоев остро напоминали блокадные годы.
Во многих домах интерьеры представляли шедевры старинного зодчества — резные потолки мореного дуба, мраморные камины со скульптурными украшениями, печи, выложенные редкой красоты изразцами. И вот то в одном, то в другом доме стали исчезать эти образцы былого благолепия. Первое подозрение упало на строителей. Тем более что один из прорабов, действительно, польстился на витую чугунную лесенку ажурного литья и пристроил ее к себе на дачу. Лесенка была водворена на место, прораб получил три года условно с отбыванием срока по месту работы, но ценнейшие произведения искусства продолжали исчезать. Не желая, чтобы на них «вешали собак», строители даже организовали в одном доме ночное дежурство, но дело кончилось тем, что неизвестные лица избили и связали сторожа, а мраморный камин увезли. Стало ясно, что хищениями занимаются не случайные «любители» старины, а орудует целая шайка. Этот невеселый вывод и привел Белянчикова и двух сотрудников районного управления внутренних дел в только что освобожденный жильцами дом на Измайловском проспекте.
Строители не приступили к работе, и опустевшие квартиры еще хранили остатки человеческого тепла. Белянчиков дежурил, вторую ночь и различал уже некоторые комнаты по запахам. В одной из двух огромных квартир бельэтажа с несколькими редкими каминами, из-за которых, собственно, и организовали засаду, была комната с острым запахом пряных духов. Казалось, что запах этот неистребим, но, когда сегодня Юрий Евгеньевич прошел мимо «душистой» комнаты, к запаху духов прибавился легкий запах сырой штукатурки. «Откуда? — подумал Белянчиков. — Стекла в окнах целы, дождь в комнату попасть не мог?» В другой комнате пахло псиной, в третьей — котлетами. На четвертом этаже одна квартира насквозь пропиталась нафталином. Запах сырой штукатурки пока не добрался до четвертого этажа, но Белянчиков не сомневался — подежурь он в выстывающем доме еще пару ночей, это обязательно произойдет. Он уже привык к дому к его запахам, к его шорохам. Знал, что в бельэтаже дребезжит большое стекло в окне, когда по улице идет троллейбус или грузовая машина. На втором этаже капает вода из всех кранов. И из всех по-разному.
Легкий сквознячок гуляющий по этажам донес до Юрия Евгеньевича запах сигареты. Едкий, колючий запах «Примы». Белянчиков оглянулся в полной уверенности, что закурил Виктор Котиков — дежуривший с ним младший оперуполномоченный. Но никакого огонька не заметил. Стараясь идти совсем тихо он сделал несколько шагов к Котикову пару раз чиркнув подковками штиблет по паркету. Призывно махнул Рукой. Котиков заметил, что его зовут, бесшумно поднялся со старого сундука, на котором коротал время, и подошел к Белянчикову.