Получив зарплату, Хисун зашагал в сторону вокзала, к пельменной. На переходном мосту, заслышав по радио голос маневрового диспетчера, подумал: «Переквалифицироваться бы, зараза, в составители или сцепщики. Им что паровозы, что тепловозы — один хрен».
Именно оттуда, с сортировочных путей, где главным образом и работают составители и сцепщики, и унесли его вечером санитары «скорой помощи». Забравшись на тормозную площадку — как ни пьян был, а сумел каким-то чудом, — Хисун свалился с нее, когда вагон тряхнуло на стрелке.
Больные в палате, как и во всей больнице, делились на «ходячих» и «неходячих». Сейчас «ходячие» собрались возле чьей-то кровати у самых дверей и довольно азартно, хотя и вполголоса, обсуждали разные международные новости. Внезапно разговор прервался. Кто-то вошедший произнес:
— Здравствуйте, товарищи.
Хисун бережно повернул голову. В дверях стоял секретарь партбюро депо Овинский. Завидев Хисуна, кивнул и улыбнулся сдержанно, едва ли не одними глазами.
Усевшись на краешек постели — стула поблизости не оказалось, — Овинский сообщил, что виделся с врачом; пересказал, о чем они говорили, повторил шутки врача: «Повезло вам, легким испугом отделались, в рубашке родились».
После паузы спросил:
— Зачем вас на сортировку-то понесло?
— Не знаю… — Хисун лежал на спине, уставившись в знакомую трещинку на потолке. — …Может, поглядеть хотел…
— Маневров не видели, что ли?
— Не знаю… Может, поучиться хотел, зараза.
— Поучиться? После пельменной? Ничего не скажешь, момент подходящий… У кого же поучиться-то?
— Составительские бригады при любой тяге остаются…
— А-а… Понятно…
Овинский усмехнулся, покачал головой.
— Скажите, Анатолий, разве прежде мыслима была станция без стрелочников? А теперь что в Крутоярске-втором? Централизация стрелок. Нет стрелочников. Нет!.. Спохватись вовремя ваш старший машинист Захар Кондратьевич Городилов, начни, как другие, учиться в вечерней школе, — работать бы ему сейчас на тепловозе, водить поезда на главном ходу. А где он сейчас?.. Но он уже пожилой человек. Вам же еще жить и жить. Вам еще сына вырастить надо… Вот вы едва не угодили под колеса. Чудом избежали смерти. Но есть другая смерть. Не физическая, а иная. Думаю, вы понимаете меня.
Хисун перевел взгляд на потолок. Долго молчал. Лицо его в белом обрамлении бинтов казалось восково-желтым.
— Что же вы мне посоветуете? — тихо произнес он наконец.
— Прежде всего бросить пить.
— Ну, брошу. А дальше что?
— Дальше?.. Приглядимся к вам, проверим вас основательно. Если на прежнем поставите точку, пошлем на курсы тепловозников. Вас можно послать — у вас семилетнее образование.
Хисун горько усмехнулся.
— Вы что, не верите мне? — спросил Овинский.
— Вам-то я верю…
— Так что же?
На какое-то время снова установилось молчание.
— Говорят, у вас отчетное собрание будет, — неожиданно для Овинского сказал Хисун.
— Да, будет.
— Ну вот.
— Что — ну вот?
— Говорят, не выберут вас…
— Кто говорит?
— Захар Кондратьевич хотя бы.
— Он же беспартийный, откуда ему знать?
— А брат его, он-от все знает, даром что в пассажирском депо теперь… Да вы и сами вроде уходить собрались.
— Сам? Это что, тоже Ивана Грозы версия?
— Слухи такие ходят…
— Вздор!.. Вздор, Анатолий, вздор. Не выберут — другое дело. Но сам!..
Овинский отрицательно покачал головой. Потом, потерев колени худощавыми подвижными руками, добавил тише:
— Сам ни за что… У меня, брат, в депо долгов полным-полно.
— Какие же у вас долги?
— Какие?.. Да вот хотя бы перед товарищем Хисуном долг… Давнишний, еще с осени.
Лицо Хисуна дрогнуло, странно сморщилось. Шмыгнув носом, он отвернулся и сказал сипло:
— Что ж вы, о каждом человеке помнить должны?
— Должен, Анатолий, должен… И вообще если уж серьезно судить, так я по-настоящему-то только начинаю работать. Только начинаю.
Он встал.
— Выздоравливайте. И хорошо подумайте обо всем, что я вам сказал. Время у вас для этого сейчас есть. Ну, до свидания!..
Выйдя из корпуса, в котором лежал Хисун, Виктор Николаевич остановился, собираясь у кого-нибудь спросить, где помещается туберкулезное отделение.
На деревьях больничного сада галдели птицы. В воздухе вместе с едва ощущаемым ветром проносились трепетные струи тепла. Снег между деревьями лежал грязный, осевший. Садовые дорожки поблескивали сырой ноздреватой наледью. Был апрель.