В передней раздался короткий резкий звук. Это был звонок. Сейчас он прозвучал совершенно незнакомо. Он даже не походил на звонок. Просто дернулось что-то, зло, нервно.
Ира ухватилась за край шкафа.
Открывать никто не вышел.
Звонок повторился, и только тогда Ира осознала, что теперь, конечно, никто не откроет, что ей надо самой сделать это.
Добежав до парадного входа, она скинула крючок и, даже не толкнув дверь, побежала назад.
У себя в комнате встала возле самого окна, опершись заложенными назад руками о подоконник. Вся сжавшись, она смотрела вниз, и, когда дверь комнаты отворилась, Ире были сначала видны лишь ноги Виктора.
Собравшись с силами, она выпрямилась.
Боже, какой худой! Копна волос да глаза.
Он пошевелил ртом, глотнул, метнулся по сторонам тоскующим взглядом.
— Я звонил по телефону, предупреждал. Тебе передали?
— Да.
Ей сделалось вдруг страшно, — может быть, она уже опоздала, может быть, он уже не хочет ее видеть?
— Да, мне передали, — повторила она чуть слышно.
— И ты!..
— Как видишь.
За это ничтожно малое мгновение в его глазах сменились испуг, настороженность, недоверие, ненависть.
— Ира!
Она кивнула, жалко улыбнувшись, и тогда из глаз его брызнула такая радость, что Ира, словно обожженная ею, вся содрогнулась. Сделалось горячо сердцу, по лицу побежали холодные струйки слез.
— Ира! Ира!
Он подошел к ней, но, не смея еще коснуться ее, замер совсем близко, так близко, что Ира ощущала его дрожь. Тогда она сама сделала короткое движение к нему.
Может быть, он обнял ее, а может быть, она лишь припала к нему головой и плечами — Ира не отмечала, не помнила… Она вся растворилась в своей радости, утрачивая ощущение веса, ощущение себя самой. Но где-то рядом молчали, прислушивались отец и мать — этого Ира не забывала. Поборов себя, насилу оторвав себя от него, она прошептала:
— Пойдем отсюда… Куда-нибудь.
Дверной замок мягко щелкнул. Но Виктор медлил. Ира подняла на него спрашивающий взгляд и прочла на лице его ту же робость и растерянность, которую уловила, когда они еще проходили по мосту над станцией, и незнакомое, загадочное место это — Крутоярск-второй — как на ладони открылось перед ней. Тогда она не спросила Виктора, что с ним; окидывая взором станцию, депо, поселок и лесистые, крутые горы вокруг, жадно вбирала в себя первые впечатления.
В городе она сама сказала ему:
— Пойдем к тебе. Поедем… Я хочу посмотреть, как ты живешь.
И вот дверь его комнаты. Овинский пропустил Иру вперед. Потянулся было к выключателю, но опустил руку.
— Вот… тут и живу… Очень плохо, да?
Только теперь она поняла его.
Наскоро заправленная казенная койка, одинокий стул посредине комнаты, а в конце комнаты, возле окна, тоже одинокий, голоногий канцелярский столик, застланный поверху изодранной в углах газетой; на столе стакан, бумажный кулечек, очевидно с сахаром, и хлеб — прямо на газете. На стене два гвоздя, с одного свешивается спецовка, с другого — шинель.
Что ж, комната как комната. Голо, конечно, и не прибрано, но какой с тебя спрос, милый ты мой холостяк.
На мгновение перед глазами ее встал дом на набережной — просторный, покойный, но такой далекий сейчас и ненужный.
Она снова окинула взглядом его комнату и улыбнулась: глупый, глупый, как плохо ты еще знаешь свою Ирку.
Оборачиваясь к нему, Ира бессознательно сделала обычное свое движение рукой вверх, к виску, мягко откидывая назад волосы, обнажая шею и не закрытую платьицем частичку плеча — движение, которое Виктор так любил в ней, и когда-то Ира хорошо знала это. Помедлив чуть, она подняла голову; ее лицо, ее глаза открылись ему. «Наконец-то!» — выдохнул он, но Ире казалось, что не он, а она сама прошептала это последнее слово.
Глава четвертая
«Здравствуй, Света!
Здравствуй, мой храбрый альпинист. Еще вчера ты штурмовала высоты науки, а ныне покоряешь горные вершины. Вчера — колба, сегодня — альпеншток. И то и другое подвластно тебе.
Видишь, каким «штилем» я изъясняюсь. Иначе с тобою нельзя: ты у меня личность совершенно исключительная. Вот уж не думала не гадала, что мой ученый химик решит вдруг штурмовать горные кручи.
Твои мама и папа клянут на чем свет стоит этот альпинистский лагерь. Они так надеялись, что увидят и расцелуют тебя еще в июне, как только начнутся каникулы. Рита бы сказала: «Черт, а не ребенок».
Я с удовольствием прочла экзотические названия мест, в которых ты пребываешь. В них слышится бурное течение горных рек, от них веет прохладой вечных снегов. Ну, скажи, что я не поэт!