Однако это искусство перестало творить чудеса, когда на рубеже XVIII-XIX столетий появилась рожденная Французской революцией народная армия, превратившаяся вскоре в армию наполеоновскую. Национализм и патриотические чувства позволили поставить под ружье огромные массы населения, способные сломить даже профессионально подготовленного противника. В середине XIX столетия к национализму прибавился еще один важный ресурс — технический: железные дороги позволили быстро перевозить огромные воинские массы на большие расстояния, а растущая промышленность стала обеспечивать миллионы солдат современным вооружением.
Более того, начальное школьное образование превратило туповатых крестьянских парней в сравнительно дисциплинированных юношей, которых можно призвать на военную службу и обучить меткой стрельбе и тактике за короткий срок. В итоге профессиональные армии уступили место армиям призывным. Новая система при необходимости могла поставить под ружье практически всю страну. Впервые в истории возникла организационно-техническая база для мировых войн, не позволяющих практически никому отсидеться в сторонке. И как только подобная база возникла, мировые войны тут же разразились.
К началу XXI века мир опять коренным образом изменился. Поэтому старая массовая призывная армия уже не может гарантировать успеха. Характер будущих войн станет определяться тем, какие ресурсы находятся в распоряжении военных. Утрата старых ресурсов заставит реформировать армии, а появление новых — позволит обрести новые возможности доминирования над противником.
На возможности современного государства втянуться в серьезную войну влияют два основных фактора — глобализация и демократизация. Причем влияют разнонаправленно. Демократический характер западных обществ ограничивает для государства возможности осуществления такой внешней политики, при которой происходит массовая гибель граждан. Но в то же время глобализация формирует базу для ведения войны чужими руками.
Современное государство с большими экономическими ресурсами может понаделать массу разнообразных видов оружия, завалить склады танками, самолетами и орудиями, но в тот момент, когда правительство захочет вволю повоевать, применить весь этот арсенал окажется довольно сложно. Понадобится в первую очередь объяснить народу, зачем отправлять на убой наших парней.
Конечно, если кто-нибудь непосредственно нападет на такую страну, как Франция или Германия, мотивация ведения оборонительной войны будет очевидна. Однако вероятность возникновения серьезной угрозы где-то на европейских границах сегодня крайне мала. Значительно более реалистичный вариант войны — это боевые действия в третьем мире. А для такого рода действий запустить военный механизм демократическим путем довольно сложно. Если правительство начнет действовать против воли значительной части общества, оно с большой степенью вероятности просто проиграет следующие выборы.
Яркий пример — война в Ираке, которую из европейских стран поддержала только Англия. Остальные справедливо рассудили, что у них нет таких жизненных интересов в районе Персидского залива, которые вынуждали бы отправлять на убой своих сыновей. Что же касается США как инициатора вторжения в Ирак, то американцы поддержали эту войну по двум причинам. Во-первых, теракты 11 сентября были восприняты в качестве непосредственной угрозы Америке, а во-вторых, боевые действия не затрагивали лично патриотически настроенную общественность — ни ее жизнь, ни ее кошелек.
Налоги поднимать не стали, предпочли финансировать боевые действия за счет государственных займов [Бжезинский 2015: 105]. А самое главное — войну вели профессиональные воинские части, и Джордж Буш не беспокоил народ призывом в армию, как было во времена Вьетнама. Конфликты 1990-х годов («война в Заливе», Гаити, Косово) обошлись для США малой кровью, и многие полагали, что так будет теперь всегда [Фукуяма 2007: 56-57].
После иракского провала даже США не слишком стремятся принимать непосредственное участие в войне, что, впрочем, не снимает проблему напряженности в горячих точках, поскольку там хватает внутренних причин для конфликтов. И крупные державы могут в той или иной мере проводить свои интересы без непосредственного участия в боестолкновениях. Глобализация XXI века предоставляет для этого такие широкие возможности, каких никогда не было в минувших столетиях.