Когда вертолет завис прямо над командирским фургоном, кто-то больно ткнул Петра в плечо.
— Короче, я за базар, в натуре, отвечаю, — скороговоркой выпалил Сабля, не сводя глаз с затянутого дымом двора высоток. — Слово дал — слово сдержал. КамАЗы ты мне достал, так что всё, племянница твоя.
Сидящие рядом с Шашкиным бандиты радостно загудели:
— Тогда чего ждать? Погнали, мля!
Уезжая с места штурма, Петр чувствовал себя в полной мере отомщенным и удовлетворенным — рыжие ублюдки получили по заслугам. Ну а молнии, бьющие с пальцев — так не надо было то дешёвое виски пить…
Джип стремительно уносил увлеченного своими мыслями Шашкина от трех высоток "Чуди Inc." Петр не видел, как за его спиной падал с вертолета один из бандитов, и не слышал, как стучали пули по корпусу командирского фургона с Саблей…
Сидящие рядом с Шашкиным бандиты радостно гомонили. Петр уже понял, что его почему-то принимают за "своего", более того, он у них вроде как начальник, так что просить не пришлось — на встречу с обещанной наградой банданные повезли Шашкина сами, не дожидаясь приказа.
— В натуре, красавица, клянусь Спящим!
— Модель, мля.
— У Красных Шапок таких отродясь не было!
— Счастливчик, мля!
К тому времени, когда байкеры привезли Петра обратно к вонючему логову, где утром состоялся общий сбор, Шашкин, вполне протрезвевший и пришедший в себя, совершенно искренне предвкушал встречу с обещанной ему прекрасной дамой… Блажен неведающий! — мысли о том, что стандарты красоты этих странных бандитов могут разительно отличаться от общепринятых, даже не посещали его.
Когда Петр заикнулся о душе — не заявиться же на свидание, воняя помойкой! — бандиты заржали так, словно он отколол особенно удачную шутку.
— Иди, — подталкивали его в спину. — А то красавица тебя, в натуре, заждалась.
"А, была-не была", — махнул рукой Шашкин — и шагнул в темнеющий дверной проход, навстречу своей награде.
Несколько мгновений спустя дверь с силой распахнулась, и оттуда, к огромному удивлению бандитов, вылетел Шашкин — бледный, с дико вытаращенными глазами и одной банданой на голове. Он ошалело огляделся вокруг — и со всех ног припустил прочь от Южного Форта, в спасительную темноту ночных улиц.
Рука, прекрасно справлявшаяся со всеми незамысловатыми действиями, как то — поковырять в носу, почесать спину или показать неприличный жест, напрочь отказывала, стоило ей только сжать горлышко бутылки. Рука могла даже душить — когда Дюпель осознал все размеры и последствия своей трагедии, он бросился на Зинаиду и так сдавил ей горло, что охранники его едва оторвали… Но поднести бутылку ко рту та же самая рука была не в силах.
Этот временный паралич приключался не только в руке — когда Дюпель додумался дотянуться до стоящей на столе бутылки ртом, как шея враз перестала гнуться. А если положить виски на край стола боком, самому лечь на пол и аккуратно раскупорить горлышко, чтобы жидкость потекла тонкой струйкой вниз, то горло просто отказывалось глотать, даже если рот был полон божественным напитком — после нескольких неудачных экспериментов Дюпель едва не захлебнулся… Рассказать кому — засмеют: Красная Шапка виски захлебнулся!
Уйбуй сидел в шикарно обставленной гостиной у богатого бара, обхватив руками свою бедную, неприкрытую банданой лысую голову, и горестно раскачивался взад-вперед.
Что делать?
Идти к эрлийцам? У него деньжищ таких нет.
Пожаловаться Всеславе на жестокие заклинания, которые применяет зарегистрированная в Зеленом Доме человская колдунья? Ага, так и будут феи его слушать.
Просить помощи у своих? Так его, раз он теперь пить не может, больше за своего считать не будут. И нельзя про Саблю забывать — на штурм-то Дюпель так и не явился, а ведь фюрер поручил ему ответственнейшее задание — присматривать за Секирой. Стоит только показаться Сабле на глаза, как тот велит повесить и его, и его десятку…
Всё. Ничего больше в жизни не осталось — ни виски, ни смысла.
Придя к такому выводу, Дюпель по привычке потянулся к издевательски полной бутылке, стоящей рядом, на столике.
Вспомнил, выругался — да и в сердцах бросил ее с размаху в стену.
Зазвенело, задребезжало, зазвякало.
На шум немедленно нарисовались охранники. По приказу испуганной, с красными пятнами на шее, Зинаиды они теперь следили за каждым шагом Дюпеля, и это недвусмысленно свидетельствовало о том, что роскошные апартаменты превратились для уйбуя в тюрьму.
Не усмотрев в происходящем попытки побега, охранники удалились. А Дюпель вдруг вскочил, словно кто-то хорошенько пнул его под зад.
Сложно сказать, что подействовало на уйбуя. Может, слишком силен был шок, вызванный ужасным для любого из Красных Шапок поступком — разбиванием бутылки. А, может, Дюпель просто вдохнул крепкий, концентрированный аромат разлитого виски.
Словом, одна гениальная идея все-таки пришла в его голову…
Уйбуй даже руки потер от счастья — всё сходилось. Осталось только вырваться на свободу. И план побега у Дюпеля тут же нарисовался: демонстративно топая, он прошел мимо пялящихся в телевизор охранников прямо в спальню. Едва уйбуй появился в дверях, как пудрившая шею Зинаида испуганно выронила кисточку. Та с тихим стуком ударилась о лакированную поверхность трюмо и беззвучно упала на пушистый ковер.
— Ну, чё вылупилась, мля? — нелюбезно осведомился Дюпель. — Вон отсюда!
Женщина принялась осторожно, бочком, бочком, продвигаться к выходу.
— Ой, Петрушенька, — вдруг совсем жалобно всхлипнула она, добравшись до дверей, и запричитала: — Ведь ты был когда-то и добрый, и ласковый… Что с тобой случилось?
— Ты со мной случилась! — рявкнул в ответ Дюпель, и руки прямо зачесались — так хотелось придушить толстуху за то, что она с ним сделала.
Зинаида, будто почуяв это, ойкнула и исчезла. Уйбуй тут же закрыл массивную дверь на замок и метнулся к окнам — раздвигать тяжелые шторы. Так и есть — там оказался выход на балкон. Конечно, с шестнадцатого этажа не прыгнешь, но ведь можно спуститься на балкон ниже. А уже оттуда — на свободу.
Всего несколько минут спустя, соорудив подобие веревки из непослушных, скользящих в руках шелковых простынь, Дюпель, матерясь и повизгивая от страха, пытался разбить стекло и перебраться через перила балкона этажом ниже. Затем, не обращая внимания на поднявшийся в комнате истошный женский визг, трясущийся и весь изрезанный осколками стекла, уйбуй забрался внутрь и рванул к входной двери. Краем глаза заметив в темноте на полу что-то красное, Дюпель схватив непонятный кусок ткани, разорвал его пополам, водрузил половину на голову и помчался вон. Его сердце ликовало — и от охранников ушел, и от Зинаиды.
Теперь вот и он, в натуре, крутой колобок.
Древняя резиденция русских князей, наследница византийских традиций, Москва, словно заядлая модница, давно украсила себя бусами уличных фонарей, диадемами неоновых вывесок и брошками рекламных экранов.
Однако, даже в такой увешанной светящейся бижутерией ночных огней столице по-прежнему оставались улочки и проулки, подворотни и дворы, которым не досталось ни одной побрякушки. Освещаемые лишь рассеянно льющимся светом из окон домов и луной, если та не скрывалась под одеялом облаков, эти места не вызывали никакого интереса у романтиков, жаждущих ночных прогулок, зато пользовались неизменной популярностью у мелких воришек, загулявших пьяниц, подвыпивших хулиганов и, конечно, полиции. Едва на улицы опускались сумерки, синие патрульные джипы отправлялись на ежевечерний променад по лишенным светящихся украшений улицам и подворотням, собирая урожай резидентов для КПЗ ближайших дежурных отделений.