Старик закашлялся и долго харчал, тужась вытолкнуть булькотавшую в груди мокроту.
Пастиков изломал на раскрасневшемся лице лукавую улыбку. Но, скрутив трубочкой желтый окурок цигарки, бросил его в пенящиеся волны реки.
Камасинцы молчали. Аёзя и старшина нахмурили брови. Фарфоровые зубы Алжибая застучали, как дождевые капли о крышу.
— Этот земля наш, — ответил он, подавая бумагу, желтую от пота и ветхости.
— Сам Катерина давал земля камасинцам, — подтвердил кривой Аёзя.
— Советская власть отменила такие права. — Стефания передала бумагу звероводу, поднялась на ноги, собираясь, видимо, крепко потолковать с камасинцами о новых законах, но гости уже собирались домой. Старшина вырвал из руки зверовода грамоту и, колеся короткими ногами, побежал к лошадям.
— Наш не пойдет работать! — угрожал Аёзя. — Катерина давал землю.
— Пойдете, когда увидите, что мы пришли помочь вам. — Камасинцев изумила родная речь Додышева.
Старшину окружали подходившие из улуса соплеменники. Потрясенный неожиданностью, он делал знаки, чтобы они бежали отсюда, но таежные люди не двигались.
— Ты наш!.. Ты сын Сапрона? — спрашивали они, глядя на студента.
Старшина легко вскочил в седло и вместе с Тимолаем ускакал в улус. По берегу четко стучали каменно-крепкие копыта резвых монголок.
Камасинцы подались назад, но все еще медлили.
— Угостить надо, — сказал Самоха Стефании. Он вытряхнул из куля десятка два французских булок и, широко взмахнув длинными руками, позвал:
— Подходи, друг, знаком будем!
Увидев хлеб, камасинцы заколебались.
— Берите, берите, — совала Стефания булку в руки высокому улусянину.
Камасинцы разделили булки, а затем каждый из них смерил глазами женщину.
— Вот конфеты, — старалась она. — Вот Додышев, он расскажет зачем мы приехали.
Солнце скатилось в зеленеющую тайгу. От Ширана потянулся к небу сизо-голубой туман, и камасинцы, поборов страх перед старшиной и духами, все еще слушали и спрашивали Додышева. И наконец, когда их осталось не больше десятка, в кругу поднялся высокий худогрудый половинщик Алжибая Парабилка. Острые скулы камасинца дрожали, глаза робко бегали.
— Вы уедете, а нас проклянут Фанасей и Аёзя, — сказал он. — Чекулак и Джебалдок вот уже вторые сутки лежат привязанные к деревьям… Их пожирают комары и сырость… Разве вы хотите, чтоб и нас так же наказал старшина?
— Мы арестуем вашего старшину! — волновался Додышев.
Его взял за руку Севрунов.
— Вы полегче на поворотах. — И все поняли, что такт зверовода только на пользу делу.
Предутренний голубой мрак повис над заречными хребтами. Под узорчатой сеткой туманов дремали улус и Шайтан-поле. Где-то за темными чащобами бродило солнце. Слепая тишина не нарушалась легким ветром. Только неуемная Сыгырда, со свойственным ей буйством, гнала кудряво-серебряные волны к степям и дальше, к Ледовитому океану, будто стремясь разогнать на нем вечно блуждающие ледяные караваны. Река сердилась на здешнюю непробудность, в этот неурочный час она металась на отвесные граниты противоположного берега и оттого была величественнее, чем днем.
Севрунов почти в упор наткнулся на Стефанию. Она сидела на выпученном камне, накинув на плечи тужурку, и следила за пролетающими волнами. Тяжелые волосы женщины плотными кольцами перевешивались через ладонь приставленной ко лбу руки.
— Не раздавите, — предупредила она.
— И вы не спите?
— Нет, люблю встречать восход солнца… А вы что бродите?
— У меня зуб… Вы, Стефания Никандровна, Додышева не видели?
— Нет, а что?
— Значит, уплелся с Самохой к родичам… Ведь они нарочно и легли около костра.
Сначала похожий на отдаленный ветер, а затем совершенно явственно до них долетел собачий лай.
— Не наши ли там влопались? — встревожилась Стефания.
— Возможно.
По вершинам лесов загудело пулеметной россыпью.
Где-то кричали люди, отбиваясь от собак. Женщина оглянулась на соседа и растерянно спросила:
— Вы, Александр Андреевич, любите природу?
Он присел на краешек камня и откинул назад взлохмаченную голову.
— Признаться, она мне несколько надоела, а теперь опять потянула, — заговорил он. — Ведь почти пятнадцать лет по северу шлялся.
— Звероводом там работали?
— Какое! — отмахнулся он. — Это в последние годы, а раньше кооператором был, рыбаком, разведчиком и кто знает чем.