«Зверь», — подумал старшина и поднял маузер.
В то же мгновение через дорогу прыгнула резвая кабарга и остановилась боком к Алжибаю под кустом мелких пихтачей.
— Сухая, — прошептал старшина, ловя неповинующимся глазом мушку прицела.
Темноватый зверек косил глазом и высоко вытягивал тонкую шею. И суеверному Алжибаю вдруг пришла нелепая мысль:
«Попадешь — русские уйдут с Шайтан-поля, не попадешь — пропал сам».
Выстрел резко разорвал первобытную тишину и сон лесов. Эхо где-то долго шумело в ответ. Кабарга сделала отчаянный скачок через мелкую чащу и камнем упала на мох.
— Фарт! Фарт! — по-русски закричал Алжибай. — Ай, красные уйдут, уйдут красные!
Он подъехал к зверьку. У кабарги судорожно дергались копытца, угасли желтоватые глаза. Около уха из узкого прострела ползла черная бороздка крови.
— Ай, молодец! — усмехнулся старшина, заваливая добычу в торока.
Он пустил коня и, шатаясь как сноп на ветру, пошел сзади. Через час лошадь свернула вверх по гремучему ручью, берег которого густо осаждали ягодники и бурьяны. Тропа петляла, и болтающиеся ноги кабарги царапали сухие ветви кустарников.
Поднявшись на холмик с кедровым лесом, лошадь заржала и снова остановилась. Ей отозвался собачий лай.
Алжибай потянул носом смолевый дым и самодовольно сморщил лицо. И в это же время из-за толстостволого кедра вышла с винтовкой наперевес тонкая светловолосая женщина. В легкой козьей дохе и унтах, она ничем не отличалась от молодого, еще безусого парня. И даже суровые темно-голубые глаза смотрели на Алжибая не по-женски.
Она тряхнула мертвую голову кабарги и низким голосом спросила:
— Наверно, на медвежьей релке убил?
— Там, — кивнул старшина. — А где отец?
Старшина сверкнул по загрубелому лицу женщины черными, еще мутными глазами и, может быть, в сотый раз залюбовался горбинкой ее тонкого носа.
— Отец здесь близко… Газеты привез? А еще что? — Она перевертывала винтовку и смотрела сверху на привязывавшего лошадь старшину. — Я тоже могу похвастаться, — вчера подстрелила молодого марала, и мы теперь едим мясо.
Женщина отогнала пестрого кобеля и, сторожко оглядываясь на приезжего, открыла дверь избушки.
Алжибай не в первый раз вдыхал хвойный запах этого помещения, как не в первый раз видел он посуду на нехитрой полке, сплетенной из красных прутьев тростника, и эту женщину с мужской фигурой и манерами.
Она внесла в избу седло и кабаргу.
— Что ж молчишь, старшина? — обратилась она к гостю. — Давно был на том стане?
Старшину мутило с похмелья, узкие глаза слипались.
Хозяйка подкинула в железку дров. Стоявший на ней котел запыхтел жирным паром. И в чаду Алжибай, как во сне, видел эту высокую, совсем еще молодую и ловкую девицу. Она носила кожаную кофту и шаровары. Все это нравилось старшине.
— Может выпьешь?
Она достала из-под нар берестяной туес и налила гостю древесного спирта.
— Пей, отец хорошо научился делась вино.
Глаза старшины расширились в узких прорезях. Он обеими руками сжал деревянную кружку и медленно проглотил жгучий спирт.
— Когда ты приедешь к Тимолаю? — спросил он, закуривая трубку.
Женщина передернула потрескавшимися губами, но улыбнулась.
— К Тимолаю я не пойду, мне надоело в тайге.
— А зачем ты пришел в тайгу?
— Неволя загнала. Ты отца спрашивай.
— Ты шутишь, — ухмыльнулся Алжибай. — Русские уже на Шайтан-поле… Они притащат сюда красную власть.
— Русские?! Ты видел?
Хозяйка откинула назад светлые волосы. Ее суровые глаза испугали старшину. В них было скорее удивление, чем злоба и испуг.
— Красные?.. Когда они пришли?
За стеной заворчал кобель, и девица, схватив винтовку, выбежала за дверь.
— Это ты, отец? — послышался ее низкий голос.
— Я, Вера, — отозвался скрипучий бас. — Ты не одна? (тихо).
— Нет, Алжибай приехал… Говорит, красные на Шайтан-поле… Привез сухарей и еще что-то…
— Красные?.. Гм… Образина!.. Думает, у меня все еще золото есть…
Вера скрыла злую улыбку и отвернулась.
Высокий человек с сивой бородой снял с обвисшего плеча винчестер и шагнул в дверь. Пестрый кобель подпрыгнул на всех четырех лапах и лизнул Веру в щеку.