— Эта идея принадлежит уважаемому нашему товарищу и руководителю Василию Прохоровичу, — так закончил директор.
В речи Яхонтова не было красок: зато не было и лишних слов. Может быть, поэтому она и была убедительно понятной и близкой приискателям. Старых драгеров не удивляли цифры, и сумма добытого золота, и новые проекты, но доклад вызвал горячие прения.
Последним говорил Вихлястый. Жестикулируя длинными руками, он пискливо выкрикивал:
— Там драги, здесь драги, а и где же рудник?! И где наша Баяхта? Дайте знику[5], и рудник засыплет ваши драги золотом. Теперь мы учены… Дайте знику Баяхте… Да я ухо дам под нож, если рудник напрок не попоит драги! Вы голову здесь оставили, а ноги на Баяхту послали. Дайте нам инженеров и руководителя, навроде Васьки!
— Да у тя не своя ли республика? — громко оборвал его председательствующий.
Выступил старик с синей бородой и, кашлянув, сказал:
— Хлебом-то нас совецко государство не зря кормит, а только я наслышан о Васюхиной дурости. На готовые хлеба, говорят, удирать собирается. Это чо же, опять прииск будет травой зарастать? Тунгусникам и прочей сволочи отдадите золото?
— Правильно, дед Абрамов! — захлопал Вихлястый.
— За кедру привяжем! — выкрикнули из толпы.
В клубе поднялся шум.
Драгеры повскакали с мест.
— Ячейка и все рабочие не пустят!
— Заместителя такого же поставить надо!
Василий махал руками, но его не слушали. Переждав, пока приискатели накричатся, Яхонтов поднялся с места и встал впереди Василия.
— Неправильно, товарищи, — негромко, но уверенно начал он. — Через год-два вам понадобятся свои техники и инженеры. А вот когда такие, как товарищ Медведев, овладеют наукой, то никакие хищники не отнимут у нас пройденного пути. Препятствовать учению могут только невежды да контрреволюционеры.
Яхонтов провел ладонью по выпуклому лбу, окинув взглядом присмиревших приискателей, сел на место.
— Правильно, — пробасил Никита Вялкин.
Кто-то раскрыл скрипучие двери. Снова зашумели, но уже протестующих выкриков не было.
Взятый в тесное кольцо, Василий повертывался кругом, отвечая на улыбки рабочих.
— Поздравляю, — сказала Валентина, когда они свернули к своей квартире.
Василий почувствовал легкое пожатие ее руки и дольше обыкновенного задержал ее руку в своей.
Лежа в постели, он вдумывался в каждый факт, в каждую мелочь пережитых на прииске дней. И самому ему все отчетливее представлялась грандиозная ломка в самом себе. Зовущее и обещающее лицо Валентины отлетело куда-то в темные пространства и снова приближалось к изголовью.
«А если остаться?» — шептал назойливый голос.
Василий сжимал ладонями виски и до утра ворочался, скрипя кроватью. Этой ночью ударил первый северный мороз. К утру на леса, как сбитые яичные белки, осела кухта. Занесенные снегом одинокие драги стояли, похожие на снежных баб, как делают их деревенские ребята на Масленицу.
В белом тайга стала неузнаваемо прекрасной. Василий торопливо натянул полушубок и по гулким ступеням сбежал с крыльца. Навстречу ему, звеня колокольцами, приближалась пароконная подвода, а около конторы густела толпа приискателей.
— Это что же они?
Парень подал ему связку писем и улыбнулся:
— Тебя собрались провожать, товарищ Медведев.
Подвода завернулась. Обтянутая рогожей кошевка поскрипывала, полозья тянули нескончаемую песню, визгливо вторили заливающимся колокольцам. Холодный воздух резко бил в лицо.
Василий оглянул новые постройки прииска, собравшихся около конторы людей и выскочил из кошевки.
— Значит, прощай, ребята! — громко крикнул он.
— Не прощай, а до свидания!
— Вези скорее сюда свою науку!
Кольцо сжималось. Десятки рук, заскорузлых и крепких, как соковой сушняк, тянулись к Василию. Почему-то вспомнил первый воскресник и последний бой с бандой Сунцова. Вчерашние, внезапно налетевшие мысли будто выжгло морозом. Подошедшую Валентину встретил без волнения и, натягивая в кошевке подаренный Яхонтовым сакуй, не взглянул на нее, маленькую, потерявшуюся в шумливой массе рабочих.
Из-за поворота замахал руками, вытягиваясь во весь рост, и, налитый горячей радостью, упал в кошевку. Дорога врезалась в темную стену тайги.