В деревнях, где только что побывали белые, население с опаской присматривалось к партизанам, частично даже пряталось от них. Уже смеркалось, когда в большом селе Маганском Николай и Лиза закончили митинг. Мужики дымили махоркой и с недоверчивым любопытством слушали опершуюся локтями на верстак Лизу. Загоревшая и взволнованная, она несколько раз повторяла вопрос:
— Ну, будете помогать нам, товарищи крестьяне?
Упитанные и получше одетые мужики ерзали по бревнам, на которых сидели и переминались. Затем выступил один с рыжей иконописной бородой и, оглянув присутствующих, заговорил:
— Стал-быть, как пишут в газетках, нам нет резону соякшаться ни с белыми, ни с красными… Потому как мы хлеборобы, а воюют пускай солдаты… Опять же про себя пусть всяк смекает — кому куда статья гласит, стало быть.
Чеканов оттолкнул Николая плечом и выскочил на средину круга.
В руках у него трепетала от ветра губернская газета «Свободная Сибирь».
— Вот она где закавыка-то! — закричал наборщик. — Скоро будут писать, что мы мамонты, и в деревнях поверят этому. А здесь я поймал двух иониток… Эти шлюхи Вани Кронштадтского проповедывают, что мы антихристы.
Темные глаза командующего остановились на ораторе.
— Ты прав, — сказал он.
Но наборщик уже взмахнул кулаком вверх и не слышал слов начальника.
— Крутят нам шарики, товарищи крестьяне! — выкрикивал он. — Дай-ка мы напишем, так у всех лордов брюхо горой пойдет. Ты говоришь — солдаты пусть воюют, — ткнул он пальцев в грудь рыжебородому, — а зачем ты отдал им сына? Зачем даешь казакам коней? Зачем везешь в город хлеб для буржуйского пуза? Да мы и не нуждаемся в народе, дай поднимется пролетариат! А ты помоги хлебом и душой будь с нами!
Наборщик задохся и, присев на бревно, закурил носогрейку. В толпе сдержанно рассмеялись. Но ораторы уже поняли, что крестьяне на их стороне.
Ночью четвертая и пятая роты прикрывали в засаде подрывную команду. Бойцы залегли в рытвине, заросшей мелкими кустарниками. Луна сыпала на молодую зелень желтое просо лучей и светила как раз с той стороны, откуда подрагивая, пели рельсы и телефонные провода. Посредине цепи Корякин охорашивал пулемет и шепотом говорил Юзефу и Чеканову:
— Это вы дело придумали, ребятки… Чешите их покрепче. Я тоже намажу заметку, чтобы зачихали господа.
Плохо слушая его, Чеканов выводил в записной книжке каракулями:
«…И потому мы не желаем целовать в слюнявые губы буржуев и генералов».
А рядом Юзеф проворно тыкал буквами в войлочную подушку и штемпелевал слова на развернутый лист бумаги.
— Не енераль, а генерал, — поправлял его Чеканов.
— Поправим, — добродушно улыбался помощник.
И когда обращение было готово, Чеканов прищелкнул языком и погрозил кулаком облитым сиянием месяца просторам. Чуть потрескивая кустарниками, он пробрался на правый фланг и сунул лист в руку Николая.
— Вот она и газета! — хихикнул он. — Ты оцени, товарищ Потылицын, а на передышке мы можем тиснуть таких экземплярчиков целую сотню.
Николай всмотрелся и заулыбался. Перед его глазами четко потекли слова:
«…Господа буржуи, ежели вы стаскались с золотопогонной сволотой, то и курвись вы до конца, а мы не желаем целовать в слюнявые губы генераль… Думаете наша армия и всамдель бандицкая? На-ка вот выкуси и кашляй! Наша армия, надо сказать, наипервеющая в мире, потому как она — Красная. А вы попробуйте взять нас. И идем мы не гля поживы, как пишите вы, а за всемировую совецкую и Красную власть и комуническую партию. Вот! Почешитесь! Адрес наш: город с неба, с которого мы выбросили всех буржуйских богов».
Николай свернул вдвое лист и, смеясь, передал его одному из бойцов.
— Ну как? — горячился Чеканов.
— С шрифтом хорошо, но содержание не пойдет, — ответил он. — Кто это додумался так писать?
— А што? — огорчился наборщик.
По залегшей цепи пронесся хохоток. Рассерженный Чеканов побежал к своей роте. В этот же момент от линии затрещали частые залпы, и партизанам стало видно, как подрывники, скрываясь по кустарникам, отстреливались от наступающих чехов. Бойцы еще не успели заскочить в рытвину, как перила железнодорожного моста качнулись в сторону, и вслед за этим окрестности разбудил страшный, потрясающий землю гул.
— Отводи роту, — закричал навстречу Чеканову Корякин. — Он взвалил на плечи тело пулемета и, косолапя, пустился в кустарники. А они шевелились, как камыш на воде.
Через час партизаны разместились в деревушке Барзаначке, и за чаем Корякин говорил Чеканову: