— Это весь наш культпросвет хотишь стравить, — поморщился Николай.
— Риск — дело благородное, — горячился наборщик. — А здесь разве не царапнет пулей, как тебя… тово… Теперь они забыли о нас малость.
На парткружке Лиза горячо поддерживала предложение наборщика, а поздним вечером четверка начала готовиться в дорогу.
Артель партизан с утра сколачивала большой плот. Свежие соковые бревна тесно ложились на широкую раму и поблескивали белыми ребрами. Пулеметчик Корякин руководил работами, и когда плот был закреплен верхними штангами, он взял в руки роньжу и, попробовав ее крепость, вышел на пестрящий людный берег. Красное безусое лицо пулеметчика расплылось в хорошую улыбку, когда Лиза стыдливо и порывисто припала к груди Николая.
— Не думай плохо… — шепнула она, ободряя себя улыбкой. — Дай, Коля, явочные адреса.
Партизаны почтительно простились с разведчиками, а Корякин стал у кормы.
— А ну, ударь с левой! — крикнул он носовщику Чеканову. Широкое детски простое лицо Юзефа скорчилось в смешной мимике, когда под скрип роньжей с берега раздались приветственные голоса и сотни рук затрепетали в воздухе. Плот закачался на прозрачных волнах Кутурчинки и вскоре скрылся за изгибами серой скалы.
Лиза неподвижно смотрела на выделяющуюся фигуру Николая. Ей стало жаль себя, жаль и Николая, на порывы которого она несколько раз отвечала отказом, для желанных ласк которого не находила времени. А главное — жаль было покидать отряд, который она создавала имеете с Николаем и который стал для нее лучшей семьей, чем семья деда, чем учительская семинария, в которой она до этого года училась.
Чеканов, взмокший от пота, передал роньжу Юзефу и, закурив носогрейку, подсел к очагу.
— А ты не кисни, Лизок, — тепло улыбнулся он. — Вот только бы нам под енисейский мост проехать, а там говори, что дело сделали.
Васильковые глаза Лизы загорелись той радостью, которую, очевидно, испытывали все лучшие революционеры, твердо понимающие цель, для достижения которой несли свои жизни. К тому же ей давно хотелось побывать в среде рабочих большевиков, набраться там сил для дальнейшей работы и получить указания непосредственно от руководителей подпольных организаций.
— Гляди во все четыре, сейчас порог! — крикнул с кормы Корякин.
Чеканов и Юзеф грудями навалились на роньжи. Впереди кудрявились белые валуны. Они вскипали кверху и опускались, оставляя позади острогорбые гребни.
— Отдай влево! — скомандовал кормовщик.
Три роньжи враз заскрипели, заплескались брызгами. Плот упрямо несся в кипящий водоворот. Лиза с замиранием сердца смотрела на быстро работавшего Корякина, но лицо бесстрашного пулеметчика было непроницаемо застывшим.
— Держи запас! — строго сказал он, когда она хотела помогать роньжей.
Плот вырвался на фарватер и, зыбаясь и потрескивая, ухнул передним концом вниз. Белогривая волна с шипением покатилась на Юзефа и Чеканова, Лиза накрыла своим телом мешки с харчами. Волна хлестнула ей в лицо, но передний конец плота уже вздыбило.
— Вставай, девка! — крикнул Чеканов, отряхивая с одежды воду.
Берега замелькали высокими скалами с кедровыми лесами.
По разоренным деревням рыскали казачьи разъезды, грабя остатки крестьянского имущества и насилуя женщин. Чехословаки и польские легионеры отказались преследовать партизан, отойдя на железную дорогу.
По утрам иней серебрил ветви деревьев, неубранные травы и истоптанные хлеба. За горами глухо и тоскливо завывала осенняя буря.
Снарядив половину отряда на пушной промысел, Николай с другой частью делал налеты на ближайшие деревни и спешно забрасывал в тайгу продукты. Отгулявшиеся на вольных кормах лошади пластунов выносили их в сутки по сотне верст. Старая территория отряда наполовину была уже очищена от белых войск, когда к первоначальному центру восстания — селу Пуховскому — ночью подобралась разведка.
— Товарищ Потылицын, здесь никого нет, — доложил лазутчик, подползая к лежавшему в кустах Николаю.
— Тогда пошел!
Николай вскочил на саврасого иноходца и, покачиваясь в седле, поехал к краю улицы. Село напоминало кладбище. Половина построек была сожжена, и на месте своего дома он увидел только головни и черную пасть осевшей печи.
«И все это разорили за то, что пуховская беднота восстала против колчаковского правительства», — подумал он, не зная, где искать своих.
Встретившийся старик отступил назад, когда Николай сдержал около него лошадь.
— Ваши на пашню переехали, — сказал он, стуча зубами. — Ох, и переплетица здесь была, Миколаха… Семнадцать человек насмерть застегали. Твоих брательник Гаврюха спас… А как лютовал здесь Павел Николаевич!