По берегу глухо захарчали пилы, затюкали топоры, и по покатам полетели к воде золотостволые сосновые бревна.
Черноглазый монах не отступал от пулеметчика. Украдкой он что-то шептал в длинную с серебряными нитями бороду и записывал в блокнот с кожаными корочками. Вечером, когда с другого берега раздался звон колокола и монахи пошли к лодкам, Чеканов шепнул Корякину:
— Тут до наших не больше двух дней ходьбы и без всякой опаски. Махнем туда!
— А типография?
Наборщик сверкнул маленькими глазами и бессильно опустил руки. Но в то же мгновение сообразил веский довод для пулеметчика.
— Ты думаешь, нас не могут поджидать там фараоны? — сказал он. — Вот только покажись, как они возьмут за хребет.
— Но что же, по-твоему, делать? — Корякин остановился в нерешительности.
— Поспешите, брат, — повелительно сказал из лодки черноглазый монах.
— А мы, брат Евстафий, думаем здесь переночевать и потрудиться ради дома божьего и убиения своей дурной плоти. — Рябое лицо пулеметчика снова приняло смиренное выражение. — Грехи наши велики, брат Евстафий! И казначей, отец Евлампий, повелел переправить бревна до заморозков.
Черноглазый заколебался. Лодки уже отчаливали, качаясь на прозрачных волнах.
— Боюсь гнева владыки игумна, — пробурчал он, очищая от опилок бороду.
— Мы люди еще новые и успеем замолить прегрешения наши, — поддержал Нифантьев.
— Бог вас благословит, — перекрестился монах, — но, согласно приказа владыки, я тоже останусь с вами. — Лицо Корякина исказилось злобой, но он овладел собой и, двинув мохнатыми бровями, сказал:
— Нам еще лучше будет, отец Евстафий.
Вечером снова грустно и напевно зашумел бор. Енисей оделся в темно-серую броню. Белогривые валуны, рыча, запрыгали друг на друга. За монастырской стеной смолкли звуки колоколов, и только красно-матовый фонарь маячил с караульной вышки.
На правом берегу рыжее пламя двух костров взлетело к вершинам сосняков. Золотое руно искр красными цветами осыпало тайгу, прекрасную в своем увядании…
Корякин мешал ложкой и обильно подкладывал в котел желтые куски масла. Брат Евстафий, стоя на коленях и перебирая четки, молился на прицепленный к дереву образок спаса, а Афоня и Нифантьев расстилали вокруг костра мягкие пахучие пихтовые ветви.
За ужином молча и жадно глотали блестевшую от масла кашу. И так же молча уместились на ночлег.
— Эх, покурить бы! — громко вздохнул Чеканов.
Но Корякин толкнул его под бок и перекрестился для успокоения насторожившегося брата Евстафия.
Большая Медведица повернула рога на полночь, когда Чеканов и Нифантьев были разбужены коротким криком и возней троих. В первое мгновение они увидали, как, кусаясь и извиваясь, брат Евстафий пытался вырваться из рук пулеметчика и Афони.
— Еретики, большевики! — хрипел монах, брызжа слюнями. — Бога обманули!
Чеканов вывернул ему руки назад и, тяжело сопя, сказал:
— Всади ему в хайло!
В руках пулеметчика сверкнул нож и с хрустом впился в лопатки брата Евстафия.
— Спускай в реку! — скомандовал Корякин, прижимая к земле задрожавшие ноги умирающего.
Через час две лодки спустились вниз на километр и закачались наперерез к темнеющему даже среди ночи шалашу.
Бледной глазурью окрасились стрельчатые горы Саянских отрогов. С севера ревущим стадом зверей понеслись вьюги. Ледяное дыхание осени сразу убило природу. Только тайга еще крепче забронировалась в буйно зеленую хвою и ощетинилась колючими иглами против наступающей зимы.
На мутном небе появилось еще с утра черное облако. Оно расползалось вширь и в длину, принимая форму огромного медведя, тихо шагающего по замутнелой трущобе. И когда остаток неба закрылся тучами, в воздухе вместе с поднятой ветром листвой закружились первые снежинки. В сумерках ветер утих, и снег полетел на землю и на леса клочьями белой шерсти.
Через сутки отряд брел к родным опустошенным степям, к скудным, но все же кормам.
Дорогу мяли лыжники, а за ними, как нечто взрывчатое, Чеканов и Афоня везли на двух пароконных подводах все типографские принадлежности и станок.
— Ну-ка, дай свежую газету! — сказал подъехавший Николай.
Саврасый иноходец пенил удила и бил ногами о заднюю поперечину саней. Читать было неловко, и Николай вытянул газету перед собой. С желтого листа на него глянули крупные типографские буквы заголовка и вызвали улыбку.
— Ты чего? — смутился Чеканов.
— Крупно очень, полстраницы занимает название, — усмехнулся командир.
— А в целом и общем как?