— Много будет работы? — спросил Алжибай.
— Много… Платить будем хлебом и товаром. Вот хозяин лучше расскажет…
И в знак гостеприимства в кругу уже очутился лагун араки.
— Ну, это зря! — рассмеялся Пастиков.
— Пей, нойон, наш народ не злой, — сказал Аёзя. — Мы умеем жить без обмана, а ваши купцы всегда обманывали нас.
Стефания смахнула мусор с верху сывороточной жижи и, хлебнув напитка, начала чихать.
— Крепкой? — рассмеялись в толпе.
— Вот такой будет наш дружба, — заметил Алжибай.
Небо, как лосиновая подошва, сверкнуло золотыми шляпками гвоздей. Лес стоял неподвижно. По зазеленевшему берегу звенели колокольцами камасинские коровы и перекликались ленивые филины. И в этот час нерушимого покоя над юртой старшины таежной бурей сорвалась многоголосая песня: она была длинна, как Шайтан-поле, и уныла, как судьба этих таежных людей.
…Алжибай подошел к стану утром, кашлянул и в знак миролюбия поставил к стволу дерева ружье. Прошла неделя с тех пор, как разведчики посетили улус, но опухшее лицо старшины свидетельствовало о том, что камасинцы не перестали еще пить араку.
Алжибай боком пролез в палатку к Пастикову и, поклонившись, сел по-камасински, подогнув ноги.
— Трастуй, начальник, — приветствовал он, закуривая трубку.
Пастиков с трудом надевал ссохшиеся сапоги. В палатке пищали комары, где-то скребла мышь.
— Рано ты ходишь, старшина, — начал Пастиков, топая сапогом о землю.
Алжибай высек огня, положил трут в погасшую трубку.
— Мой говорить хочет, пойдем в лес, — ответил он.
На стане просыпались разведчики. Самоха и Додышев босыми побежали к озеру умываться. Молодая трава брызгала росой. Долина пестрела цветами. Над белогорьями качалась прозрачная синева.
Пастиков позвал Алжибая в тополевую чащу и сел на свежий пень.
Старшина снял шапку и провел ладонью по бритой голове. «Силищи в нем, как в коне», — подумал Пастиков, рассматривая широкие плечи собеседника.
Алжибай расстегнул кожанку и достал из сумки сверток. Он не торопясь развернул бумазеевую тряпицу, не торопясь расправил на ней и поднял кверху связку черных соболей. Шкурки были остистые, с серебристой проседью.
У старшины сверкали зубы и глаза, маленькая рука заботливо гладила шкурки зверьков сверху вниз.
— Что это?
Пастиков сломил ветку, смял ее в руках, улыбался уголками губ и прищуренными глазами. Алжибай не терял из виду ни одного его движения. Они молчали, но в молчании этом было нечто похожее на разговор. Старшина перевертывал связку. Приглаженные шкурки тихо хробостели, поблескивали, лоснились, соблазняли. У Пастикова кипело внутри, но, преодолев готовую вырваться злобу, он решил выждать. Не вытерпел Алжибай. Хмурясь и принужденно улыбаясь, он спросил:
— Хорош, труг?
— Добрая пушнина, — подтвердил Пастиков. — Надо продавать.
Алжибай поймал рукой мимо пролетевшего жука и заулыбался.
— Продавать не хочу. Твой баба подарок принес. Ох, ворот хороший будет, шапка хороший будет. А ты уходи, не тронь Шайтан-поле… Не пугай зверей. Другой место лучше есть. Вон той горам большой поле есть. Три дня езды — и там…
Алжибай говорил, закрыв глаза, поэтому он не видел улыбки Пастикова, исказившей его круглое нестареющее лицо. Старшина долго хвалил новое место.
— Пушнину я возьму, — ответил Пастиков. — Сдам ее в кооперацию.
Алжибай не понял его и долго смотрел в одну точку.
— Пошто худо говоришь… Мой любит советска власть. А подарка тебе я давал. Наш народ просит тебя.
Пастиков встал с сырого пня и отряхнул с шаровар красных муравьев. Под его взглядом старшина поежился, захлопал глазами.
— Ты знаешь, какие русские скрываются под Чуйским белогорьем? — Неожиданный вопрос смутил старшину. Он мотнул головой.
— Знаю, там рыба ловит старик одна. Там, — указал он на юго-восток, — маленько живет какой-то чужой люди. Орехи добывай. Я не знай.
— А рыбинский купец Глазков где живет? — не отступал Пастиков. — Где живут рыбинские бандиты, восемнадцать человек?
— Не знай, — качал головой старшина. — Тут не бывал такой.
— Ну вот… говоришь друг, а сказать правду не желаешь. — Притворство Пастикова было неудачным. Алжибай засопел и поднялся. Шкурки он хотел положить обратно в сумку, но раздумал и подал их Пастикову.
— Возьми… Это подарка собетска власть. Скажи там: камасинский народ уйдет другой земля. Пусть не надо трогать камасинский народ.
— Мы не думаем его трогать.
Пастиков взял пушнину и пошел к стану. Алжибай направился к улусу. Старшина был доволен, что от него приняли первую взятку. Шагая вразвалку по зеленому берегу, он причмокивал губами, глядя на убегающие волны.