Стефания и Самоха готовили завтрак — варили уху, Додышев и молодые камасинцы чистили ружья.
В палатке над чем-то возился Семен Петрович.
Пастиков бросил соболей на подостланные травянники и рассмеялся.
— Видали добычу!
— Это Алжибай? — удивилась Стефания.
— На ворот моей жене принес.
— И ты не дал ему в шею?
— Очень хорошо сделал, — заметил Севрунов. — Только теперь они все понесут подарки.
— А мы их отдарим, когда организуется камасинский колхоз, — ответил Пастиков.
Вечером, когда разведчики собрались на стойбище, к ним подошла группа камасинцев. По истертым, потрепанным кожанам можно было определить, что все они не из зажиточных. Сутулый улусянин, мало похожий на камасинцев, положил пучок белок и два кабарговых меха.
— От наш улус возьми, — начал он. — Уходи домой. — Камасинцы хмуро смотрели на нежданных пришельцев, не решаясь сесть. — Ваша не уходи — наша уйдет далеко тайгам.
— Наша уйдет, — подтвердил большеголовый старик с гнилыми зубами. — Катерина давал этот земля.
Пастиков отказался взять белок. Додышев перевел его ответ:
— Уходить нам и вам незачем. В новом совхозе вы будете покупать хлеб, табак, чай и одежду.
Камасинцы покачали головами и ушли недовольные переговорами.
Разведчики долго обсуждали свое положение. Самоха обвинял Пастикова в непоследовательности. Додышев настаивал на том, чтобы объявить немедленно войну Алжибаю и всему родовому совету. Севрунов из-за зубной боли не вступал в споры, но все знали его мнение, что камасинцев нужно оставить в покое и показать им на деле пользу нового предприятия.
Молча слушали разговоры Чекулак и Джебалдок. На ночь они разожгли большой костер, на котором прямо с чешуей жарили хариусов, наловленных Самохой в Сыгырде еще утром. Молодые камасинцы ничего не говорили, но было понятно, что они из предосторожности расположились на ночлег вне палатки. Пастиков подошел к ним во время разговора ребят с Додышевым и Самохой.
— Ночь думаете караулить, — сонно сказал он.
— Они говорят, что русские были вчера в улусе, — объяснил Додышев. — У Алжибая пили араку…
— Много их?
— Трое и девка… Я же вам говорил… Надо принимать какие-то меры.
— Обождем, — позевнул Самоха. — Оттолкнуться у нас есть чем.
— Могут ночью порезать, — возразил Пастиков. — Но вы не сидите целым отделением. Надо по очереди дежурить. Алжибая можно купить, если что…
— Вряд ли, — не согласился Додышев. — Я его за отца убью.
— Не вздумай! — вскинул голову Самоха.
Пастиков направился в палатку, сильно прихрамывая.
У тайги свои законы и много неразгаданных тайн. Разве только высокополетным беркутам известны всегда заснеженные вершины Койского и Кутурчинского белогорий, возвышающихся над уровнем степи на километры. А кто из людей мерил их?
И неправы были Алжибай с Аёзей, утверждая, что попавшая на Шайтан-поле дичь с сотворения мира никем не истреблялась.
Первыми в этом убедились Самоха и Севрунов. На десятый день разведчики перегородили вехами узкое место поля. Около самой опушки тайги Самоха потащил за собой зверовода в замаскированную травой яму. Попавши по пояс в холодную воду, он громко загоготал и толкнул навалившегося на его плечи соседа.
— Слазь, Андреич, а то затонем к чертовой бабушке.
К ним на выручку подбежали остальные… В десяти метрах Пастиков обнаружил вторую яму длиной в три метра.
— Да ведь это лосевые ловушки! — удивился он.
— Это справедливо, как то, что у меня на брюхе пуп, — подтвердил отряхивающийся Самоха. — Я сам, братцы, прежде такие копал… А вот и гребешки, где поскотина обвалилась. Вот тебе «Катерина давал земля».
Он пробороздил хлюпающим броднем по траве и шепотом предупредил присутствующих:
— Глянь-ко… ребятушки-и!
Взгляды всех направились к озеру, где, облитое лучами заходящего солнца, подвигалось к водопою большое стадо маралов. Огромные вожаки сторожко и гордо несли головы и еще не отрощенные рога, атрибут достоинства и силы. Маралы тянули ноздрями воздух, напитавшийся дымом. Посредине стада бережно шагали не отлинявшие самки с желтыми сосунами, а позади малосильные самцы и подрастающий молодняк.
— А вилы-то какие растут! — восхищался рогами Самоха. — В другой деревне коров столько не было.
Заслышав людей, передовой марал выкинул вверх рога и пошел легкой иноходью.