— Ну и могутная ты, девка, — не утерпела старуха, когда приезжая села к столу.
— Да ничего, мать, не выболела пока.
— Видать, детей не вытравляла? — заключила Иовна.
— Нет, два аборта сделала, а теперь рожаю… Сына трех лет оставила дома с матерью.
Стефания говорила отрывисто и совершенно не замечала, что ее слова действуют на старуху, как холодная вода зимой. Усомнившись в правильности своего восприятия, старуха щупала морщинистый лоб.
— А у нас ныне все бабенки выкидывают и бегают по больницам, оттого и поджарые, как собаки.
— Я не люблю лечиться, да и некогда… Садитесь, бабушка.
— Мы успеем… Чаюйте, вы с дороги.
— Всем хватит… Сына-то почему не женила? — Стефания вывалила из мешка сушки, которыми загородила половину стола.
— Лешак его женит, скоропостижного, — отмахнулась старуха.
Ужинали с большим аппетитом. Севрунов и Стефания расспрашивали Пастикова и Додышева о предстоящей поездке. И только Семен Петрович молча жевал и часто поправлял черные усики. Получалось как-то само собой, что его не замечали.
— Сетки-то не забудьте, — советовала Иовна. — Там гнусу, упаси бог.
Уже прогорланил в сенях петух. Из-за широкой реки Сыгырды поплыла розовая полоса наступающего утра. Разведчики поместились на полу, все вряд.
— Ложись на мою кровать, — предложил Пастиков Стефании.
— Глупости!
Женщина свернулась в углу и надернула сверху резиновый плащ.
— Спокойной ночи, товарищи, — позевнула она.
С реки доносилась воркотливая хлюпь волн и крики встревоженных гусей. Недремлющая весна колобродила в своем первородном буйстве. И может быть, оттого и сон разведчиков окутывался вечными человеческими тревогами. Недаром Иовна зажгла в своей кути коптилку и принялась снаряжать сына в неведомую дорогу. Ворочался, хрустя подостланной осокой, Семен Петрович и неровно всхрапывал Додышев, которого толкала в бок Стефания.
В это утро теплый ветер погнал сизые клочья тумана от синеющих Саянских предгорий. Впервые в эту весну солнце печатало бронзой лица людей, румянило только что выскочившую зелень и выжимало из рыхлой землян голубоватый пар.
Давно табуны скота затерялись в солончаковых равнинах, а над селом еще бродила, тихо ступая, сонь. Около мельницы, что приткнулась к высокому меловому обрыву, плескали веслами рыбаки и ржали проголодавшиеся кони помольщиков. Свободные от засыпки мужики грели на солнце наломанные спины.
Пастиков удивился, встретив во дворе своего заместителя Ивана Панферовича Соколова. Тот зашел, когда разведчики погрузились и собирались выезжать. Рыжебородый Соколов поклонился горожанам и развел длинными руками.
— Да ты уж сгоношился?
— Как видишь, справились. — Пастиков туго перетягивал живот поясом с патронташем и улыбался, обнажая зубы. — А ты разве сегодня не выезжаешь на почин?
— Какое! Все у нас слажено, да ребята послали за тобой… Попрощаться, мол, желательно.
Пастиков перевел омраченные глаза на подошедшую Стефанию и сжал, в кулак расколотый козырек кепки.
— Не дури, мужик… Я, брат, не обожаю шумоты.
Соколов поскреб в пояснице и лукаво улыбнулся.
— Теперь не минешь, Петро Афанасьевич… Я там, у плотины, народ приостановил…
Пастиков хлопнул по голенищам полуболотных сапог и захромал к окну.
— Давай, мать, вещи! — досадливо крикнул он.
И когда передняя подвода тронулась, он забросил на ходу связку и пошел рядом со Стефанией.
— Бенефис тебе устраивают, — усмехнулась она.
— А, переплетень дурацкий!.. Время только теряют!
— Ничего… Ты, товарищ, плохо понимаешь. Это хорошая зарядка для них и для нас.
Сзади размашисто шли Севрунов, Додышев и сухощавый проводник Самоха. Семен Петрович, как сорока на колу, вертелся на высоком возу.
Телега вильнула за угол последней избы и быстро загромыхала под уклон к мельнице. У плотины пестрел скученный обоз, уходящий по кривляку за расцветающие кусты ракитников.
Ветер подхватывал из вешников ажурные клочья пены и белыми птицами мешал их с говором людей и шумом мельницы.
— Пастиков! Ты должен сказать им речь, — не унималась Стефания.
Передняя подвода остановилась около собравшихся в кучки колхозников.
— Ну, Петро Афанасьевич, поднимайся, парень, — настаивал Соколов.
— Просим! — громыхнуло по прибрежным зарослям.
Пастиков с трудом залез на телегу и, установив ноги на крышке какого-то ящика, неуклюже взмахнул кепкой. Голос повиновался плохо.