И в это же время, окатившись холодной водой, женщины делились своим.
— Не желает по-доброму — и плевать, — голос Анны звучал властно. — Для него и жизнь провела, а только мужики — псы… Как унюхают свежий бабий дух и — норку кверху… Но не размокну. Рука у меня тоже с зарубками.
— А ты обожди… Это ты не на меня ли намекаешь? — Стефания обняла ее и притянула к себе. — И ты думаешь, что если я просто держусь… Нет, пойми… Пастиков мне дорог, как работник и товарищ… Э, да зачем все это, когда делом можно захлебнуться.
— Да я и не на тебя… Он фыркает… И знаю, что от тебя отскочит всякий блудун… Но он привык холостым.
Раздувая, ноздри и закидывая назад упрямые волосы, Стефания легко вышла в гору.
— Э-э-э-й, поторапливайтесь! — певуче несся самохин голос.
Вокруг трех лодок собрались все рабочие. Пастиков вылил в желоба воду и деревянной лопатой опустил туда же докрасна раскаленный камень.
— Катай еще за водой, — распорядился Самоха.
Вода закипала ворчливо. Расширяющиеся желобы принимали форму узких легковых лодок.
— Распоры вставляй! — волновался Пастиков.
Сквозь поднимающийся пар фигуры людей двоились. Севрунов еще не успел вычерпать горячую воду из разведенной лодки, а Самоха уже подогревал вторую. Рядом громоздились сверкающие желтизной бочки, клепки, пахло черемуховыми свежевыстроганными обручами. Тайга молчала. И только беспокойный дрозд скрипел где-то, подражая треску надломленного дерева.
Стадо маралов лежало на покатом холме. Круглые глаза животных, окаймленные желтыми ободками, мечтательно отражались в целомудренно чистых водах Ширана. Полудремавшие звери, как музыку, слушали утреннюю будоражь тайги и были очень довольны тем, что в этот день не появлялась ненасытная мошкара. Они прокараулили приход на берег человека. И только когда Пастиков и Самоха спустили на воду первую лодку, стадо шумно поднялось и мелькнуло в долину серым клубком. Бег маралов был четок и стремителен.
— Заходи вот это улово! — Пастиков дрожал от ожидания, как игрок за картежным столом.
Метров двести ниже Севрунов с рабочими вкапывали столбы для воротовой тяги невода.
— Готово? — осведомился Самоха.
— Есть! — ответили с берега.
— Отчаливай!
Семь лодок, издали похожих на больших гусей, дружно скользнули по изумрудной поверхности озера, впервые несшего на своих волнах человека. За лодками воркотливо катились сероватые валуны и темная впадина. Самоха смотрел вперед на кутающиеся в синеватом мороке хребты. Вытянутое лицо завзятого охотника то светлело улыбкой, то омрачалось от одному ему ведомой мысли.
— А ведь там горит! — крикнул он, оглянувшись на сидевшего в корме Пастикова.
— Мне тоже кажется.
Рыбаки положили шесты и взялись за лопашные, которые сверкнули на солнце крыльями чаек.
Лодки зашли наперерез угольчатого залива и растянулись ровной цепочкой.
— Заметывай! — махнул задним Самоха, встряхивая желтый канат.
Широко расставив ноги, он следил за поплавками, описывающими на поверхности черную скобку. Глаза охотника бойко бегали от одной лодки к другой и с поразительной ясностью видели всяческое неверное движение рабочих.
— Не путляй, не путляй, четвертая! — покрикивал он.
— Почему глубже не заходим? — спросил Пастиков.
— Снастина ненадежна.
— А ты думаешь — много зацепишь?
Невод кончился, захватив совсем ничтожный клочок величественного Ширана. На берегу, в окружении семидесяти рабочих, подсолнухами желтели новые бочки, звенели колокольцами пасущиеся лошади и торчали оглоблями в небо порожние телеги.
— Ладьте опоры к столбам! — ратовал Самоха.
Пастиков улыбался в усы, но молчал, не желая мешать руководителю рыбалки.
Две лодки потянули к берегу заводной канат, а пять — окружили невод на недалеком расстоянии. На средине поплавки стремительно дернулись вниз, осадив лодки с канатом.
Пастиков побледнел.
— Неужели зацепились?
Самоха выпрямился по-журавьи и сунул в воду шест. Поплавки на мгновение показались на поверхности и снова скрылись.
— Тяни полным ходом! — закричал он.
Но канат не хватил до берега на целых десять метров. Севрунов и Анна, а за ними группа рабочих забрели навстречу лодкам. Всплескивая по воде, канат заскрипел, и к берегу двинулись только крайние поплавки.
— Так и знай, камень прем, — волновался горбатый старик с желтой бородкой. — Аж ребро за ребро заходит.
— Бросать бы ли что ли, мужики, — вторили ему. — Ить тут живая грыжа!