— Вот и пришли к тебе, — продолжал он. — Говорят, на Шайтан-поле Петруха Пастиков работу какую-то закладывает. Мужик он раньше был сходственный. Годок мне. Вместе царскую шинель носили. А кто его знает, какой он теперь стал. Приди к нему — еще пулю всадит.
Гурьян курил сосредоточенно. Его самодельная трубка блестела медной оправой. По чубуку из каменной березки порхала откуда-то появившаяся бабочка.
Вера, растянувшись, пригретая костром, крепко уснула.
— Так, говоришь, ты не стрелял? — спросил дед.
— Вот убей меня громом! — перекрестился Кушненко. — Мы с девчонкой и сейчас убежали от них. Там и осталось-то всего восемь душ. Этот татарский князек, сукин сын, мутит у них.
— Какая девчонка? — удивился Гурьян.
— А вон эта… Ведь она дочка Глазкова.
Старик рассмеялся и закашлялся.
— Чудеса твои, господи! Иван! Ха-ха-ха! Вот до чего я дошел.
Василий смотрел на старика, как на помешанного. За годы таежных скитаний он привык ко всяческим приключениям. В прошлом году заблудился его однодеревенец Иван Далматов. Его нашли на десятый день свихнувшимся, и Сабаев равнодушно пристрелил несчастного в присутствии всей банды. Кушненке стало страшно.
Но Гурьян бросил собакам остатки еды и, подсев к гостю, стал толково расспрашивать и рассказывать ему о жизни в деревнях. Они проговорили до рассвета. Над ними медленно гасли звезды. В низине около протоки начали однообразную песню коростели. Ложась спать, дед наставительно заканчивал:
— Из пакости ничего хорошего не бывает. А за чистосердечное признание суд легче. Так было позавсегда. Нечего вам путаться с этим князьком. Власть у нас забирает силенку по-настоящему. На добрый конец Алжибай пропутается здесь до весны.
Но старик не уснул. Утром, когда солнце осветило вершины леса, он наложил в сумку сухарей, зарядил ружье и взял на поводок красного кобеля.
Пришельцы провожали Гурьяна до протоки. Вера помогла отвязать ему салик и втащила на него собаку.
— Иван! — усмехнулся дед в копченую бороду. — Эх и народ! Вот-то слепоглазый я дурак.
Василий Кушненко чесал в бороде, волнуясь, наказывал:
— Так и скажи… Дескать, каемся… Да ежели им надо, то этого Алжибая и всю шайку накрыть дважды-два. Ей-богу я ни одной души не загубил. По дурости мы с девкой страдаем.
— Ну, ну… Не учи. Там с понятием, поди, люди.
Салик медленно отплыл от берега и, покачиваясь с носа на корму, поплыл вниз.
Пастиков наскоро закончил письмо, и обоз в двадцать подвод ходко двинулся через поле. Отдохнувшие на вольных травах лошади колхозов бойко напирали на воза, отмахивая головами оводов и слепней.
В Рыбинское, кроме Анны, уезжал Семен Петрович, которого Пастиков отсылал за ненужностью.
Отъезжающих провожали Севрунов, Стефания и Пастиков.
— Обязательно сходи к Федотову, — наказывает Пастиков, — так, мол, и так. Дело здесь большое… Пусть шлет милицию и штат служащих… А главное, чтобы стукнул в край о постройке консервной фабрики… Все равно, скажи, мы будем здесь готовиться.
Анна шевелила бровями и чуть заметно улыбалась. На ее розовом лице полное умиротворение и гордость.
— Белье-то, Петя, там в корзине, — шелестно звучал ее голос. — Хотела отгладить, да утюга нет… Ты сегодня же искупайся и перемени.
— Белье — ерунда!.. Ты не забудь там чего… На станцию машины из Москвы могут прийти, — справься обязательно… И о деньгах справься.
— Съезжу, чего там.
Пастиков впервые при людях порывисто и неловко обнял жену и, будто стыдясь этого, оглянулся на Стефанию и Севрунова. Анна пылала. Ее темные глаза говорили: «Вижу, что от меня нелегко отделаться, да и чем я тебе не пара?». Пастиков понял это. Не взглянув на жену, он соскочил с телеги и рассек рукой воздух.
— С товарами гони в первую очередь! — крикнул он.
Около задней подводы, немного приотстав, шагали Севрунов и Стефания. Они отправляли больного Джебалдока.
— Сначала подлечись, а тогда увидим, что делать, — говорила камасинцу Стефания.
— Но я не болею. Это так… маленько.
— Все равно отдохни… Тебе нужно присмотреться, а затем приниматься за работу… Вот записка в ячейку… Там ребята хорошие и с удовольствием помогут.
— А меня не оставят? — глаза парня смотрели доверчиво, но печально.
— Оставят? — переспросила Стефания. — Зачем! Допросят о банде, это правда, а может быть и того не будет… Вот письмо к Федотову.