Взволнованный Пастиков ковылял вокруг столпившихся людей. Измученные, со сбитыми рогами маралы покорно лежали в куче, тяжело вздувая животами.
— Запрягай коней! — кричал директор. — Ну чего опешили, любо вам!
— Да ты обожди. — Стефания придержала его за руку и расхохоталась.
— Все на рубку леса! — еще более озлобился он. — Ну чего зубы моешь? Вот запоешь по-другому, когда здесь будет не два, а десять зверей!
К ним подошел улыбающийся Севрунов.
— Ты зря волнуешься, — начал он. — Здесь без помещения можно держать маралов до стойловых кормов.
— Значит, так и будут прыгать они путанными, как собаки через бревно?!
— Нет, почему же… Мы начнем строить, — смешался зверовод.
— А я о чем говорю!.. Разве ты не знаешь, что маралы испортят все ноги и подохнут. — Пастиков заскочил на телегу и погнал лошадь к сопкам.
— Ну, заколесил парень, — рассмеялся вслед Самоха.
Работа шла медленнее, чем предполагали руководители совхоза. Только через неделю плотники приступили к постройке поскотины и вольер для предполагаемых лисиц. В нижних рубахах и без фуражек Севрунов с Самохой укладывали фундамент. Кривой разрез канавы устилался гладким плитняком, который подносили с берега камасинские подростки и женщины. Они подолгу смотрели, как покатая каменная стена образовала глубокий четырехугольник, а вслед за ней поднимались еще более интересные жилища для зверьков.
— Ты пошто так роешь? — спрашивали зверовода.
— Так нужно, — улыбался он. — Видите, лисица захочет удрать и будет копать землю под стену, а тут — камень.
— А-а-а! Хитро, Александра, делаешь, — качали головами таежные люди… — Толк будет ли?
— А почему не будет?
— Неладно зверя в поскотине держать, неладно ловить рыбу в Ширане… Шайтан сердил, фарту не будет.
— Мы сами фарт поймаем, — острил Самоха. — А вашего старика-шайтана маралов караулить заставим.
— Ой, шибко смелый ты, трук! Мотри, худо будет.
Успешнее подвигалась городьба маральника. От сопок до самого озера черной полосой накатывалась свежая дорога. Дробь колес и конских копыт четко перекликались с топорами. Изгородь шла от Ширана до подошвы кедровой гривы и быстро перехватила узкий перешеек Шайтан-поля. Стена закладывалась причудливыми зигзагами, без столбов. Мертвой лапой верхние бревна зажимали нижние и, как белые ребра, срастались звено к звену. Через неделю камасинцы пригнали еще трех зверей.
От кедровой гривы поскотина повернула треугольником, внутрь которого и загнали спутанных маралов. Маралы делали отчаянные прыжки, но на веревку наваливались пять-шесть человек, и покорное животное следовало по указанию человека на новое поселение.
Вскоре концы маральника замкнулись со всех четырех сторон, а рядом с вольером, со стороны озера, выросли желтые высокие ворота. Один из плотников ухитрился поставить на верху их рога марала.
И когда, подобрав инструменты, плотники сели закуривать, к Севрунову подошел Самоха.
— Помяли зверей, — сердито сказал он.
— А что? — встревожился зверовод.
— Да так… Пойдем, посмотрим.
Они зашагали вдоль изгороди к пересекающему поле ручью, где стояли отдохнувшие и повеселевшие маралы. Самоха завел зверовода на холмик, откуда был виден весь огороженный участок, и указал пальцем.
— Вон, видишь, какая оказия деется.
Зверовод побледнел, заметив желтую тушку, валявшуюся в примятой траве. Это был выкидыш.
— Вот свинство! — с горечью вырвалось у подошедшей Стефании.
— Это неизбежно, — спокойно ответил Севрунов. — Нынешний приплод пропал так или иначе…
Зверовод хотел сказать еще что-то, но его голос заглушил густой, необычный в здешних местах рокот со стороны шоссе. Самоха оглянулся первый. За ним подняли комолые головы маралы. Из улуса загремел разноголосый собачий лай и людской переполох. Расположившиеся было на обед рыбаки, бондари и плотники облепили верхние бревна поскотины стаей пестрых птиц.
— Машина! — захлопала в ладошки Стефания.
— И трактор! — отозвался ей прерывающийся голос Пастикова.
Он побежал навстречу, широко размахивая руками и почти совсем не хромая.
Поблескивая, как лакированные сапоги, машины прыгали по яминам и остановились перед людской стеной, не доехав до берега. Поле заливалось радужным светом солнца. Пропыленные и обожженные зноем приезжие улыбались взметнувшейся толпе таежников.
— А-а-а-а-а! — гремело по просторам.