Самоха стащил верхние шаровары и повесил их на сук.
— Ты уж не обессудь, — оговорился он перед женщиной. — В таежном деле другой раз все бывает.
К Стефании подвинулся Семен Петрович и закурил папиросу.
— Добыча? — позевнул топограф.
— Как видите, — хмуро ответила она, укладывая доску для чистки гусей.
— Чертова сторона, а богатая.
— А вы, кажется, тяготитесь этой поездкой, товарищ?
— Да как вам сказать… До сего времени я работал исключительно в городе и… знаете, не привык к таким псиным условиям.
— Значит, практика у вас липовая?
Семен Петрович ответа не нашел. В это время послышались голоса охотников, смех.
— Ну, конечно, я попал! — горячился Додышев. — Ты взял выше голов, товарищ Пастиков… Я это видел!
— Мне кажется, ты в овин головой не попадешь, — шутил Пастиков.
— Ну, давай в лет ударю! Давай, кто пятачок подшибет!
Севрунов кудлатил мягкую бороду и забавно хихикал.
С приходом остальных все принялись за дело. Стефания и Самоха ловко потрошили гусей и бросали в котел большие куски мяса, а Пастиков и Севрунов ладили таганы и подкидывали в костер дрова.
К ним подошел Парфен и, широко расставив ноги, сказал:
— Не поднимем и половину-то клади.
— Кто это тебе брякнул?
От строгого взгляда Пастикова ямщик опустил голову и зачесал под коленом.
— Коней спортить можно, — возразил он.
Пастиков пошел к вьюкам и, перекидав их, усмехнулся.
— Это разве перекидыш! Ты, друг, брось, не в первый раз я в тайге.
— Да ведь за коней же я… Колхозные, поди, животы-то.
— Будет, будет. Давай связывай вот эти вместе и хорошо выйдет.
Ямщики потоптались и принялись перевьючивать вещи.
— Поспел! — сказала Стефания, снимая котел.
Вокруг костра уселись семь человек. Самоха надел подсохшие шаровары и, подкрошив в суп свежей черемши, громко крякнул.
— Чего ты? — усмехнулся Пастиков.
— Погреться бы, хозяин, — лукаво улыбнулся Кутенин. — Поди, заработал… А хлебово-то прямо первосортное.
— Я думал, ты забудешь.
— Пошто забывать, — подмигнул Самоха Стефании. — За что доброе, а за это мне в глаза в жисть не плевали.
Севрунов достал из сумки жестяную баклагу и поставил ее на средину круга.
— Смотрите, спирт, — предупредил он.
— Тем наипаче, — обрадовался Кутенин.
Он налил эмалированную кружку и важно поднес ее к безусым губам. Остальные смотрели на него с любопытством.
— Посудину только не проглоти, — пошутил Пастиков.
Но Самоха, не отрываясь, вытянул спирт и обвел присутствующих победоносным взглядом.
— Как огнем выжег! — засмеялся Севрунов. — Небось еще надо?
— Отказа от нас не будет, — ухмыльнулся Самоха. — С одной-то захромаешь, навроде Петра Афанасьевича.
Перед вкусным ужином выпила и Стефания. И когда все улеглись вокруг костра на мягкие пихтовые ветви, Самоха длинно начал о своих охотничьих приключениях:
— А вот, братцы, была со мной оказия, так оказия. Как-то приморозком я наткнулся на козлишша. Такая орясина выросла — прямо, я думал, сохатый! Рожищами как поведет, ну ветки с лесу сшибает. Но у меня кобель был тоже с хорошего жеребца. И вот мой Черня попер этого козла. Смотрю, совсем нагоняет — и только-только схватить за хвост, а тут река, да, как на грех, саженей в сто шириной. Козел кэ-эк сиганет и — там! Мой Черня аж завыл от обиды. «А ну, возьми!» — уськнул я. Смотрю это, братцы, кобель мой перекрестился и только хвост мелькнул.
— Ну и враль ты, товарищ! — Стефания захлебнулась от дыма и смеха. — Перестань, спать надо.
Самоха подправил костер и растянулся на брезентовом плаще Севрунова, но спать ему не хочется. Рядом ворочается и ругается на мороз Семен Петрович. Он чувствует, что Самоха, как и остальные спутники, не жалует его расположением, но рад в этот «жуткий» час таежной ночи поговорить хоть с кем-нибудь.
— Это еще не холод, а благодать, — заплетает языком Кутенин. — Закалка у вас морковная, объясню я вам… Вот если бы градусов сорок напрело, тогда — да!
— Снизу холодит… И вообще глупо было ехать в самое половодье. — Голос Семена Петровича скрипит, как сухая ель под ветром. — Третью ночь дрожу… Тут верная лихорадка, а то и воспаление легких.
— Пустое, — потягивается Самоха. — От этой вашей малярии есть самое наипервейшее средство… Намешал, скажем, пихтового настоя и — как с гоголя вода… А ежели со спиртом, то и на веки вечные всю дурость выгонит.