Пастикова мучила лихорадка. Весь взмокший после приступа, он вышел провожать Стефанию.
— Вот тебе чек и письмо, — торопливо наказывал он. — Да смотри, если там сорвется, закатывай в Москву прямо. Наши планы тебе известны… К осени будут маралы и лисицы… Но главное — поговори о консервной фабрике.
Стефания заботливо упаковывала дорожную сумку и с высоты автобусной площадки взглядывала на Анну, покачивающуюся на беседке сенокосилки. Красный платок ее вспыхивал и, казалось, рассыпал по полю солнечные брызги.
— Ну и молодец твоя жена! — сказала она, когда Анна подняла рычагом полотно сенокосилки. — Ну, поправляйся, Петро!
Пастиков сделал усилие улыбнуться. Машина тронулась, зыбая площадкой, нагруженной бочонками рыбы.
Стефания выпрямилась и махнула рукой оживающему новизной лугу, маралам все еще боязливо озирающимся на людей.
Грузовик еще не пересек поле, как к палатке Пастикова потянулись камасинцы. Упревшие под кожанами, они садились в тень тополей и закуривали.
— Скажи, труг, как будем делить добычу и деньги? — спросил старик с белыми волосами.
— Думал-думал наша, а ума не хватает, — добавил Парабилка.
— Делить надо по рабочим дням, — объяснил Пастиков, пересиливая дрожь.
— Наша по дням не выходит, — сразу зашумели улусные.
Тогда выступил бойкий Чекулак. Он сказал, тыча пальцем в старика:
— Сартыган ходил тайга три дня — поймал марала, Чекулак ходил шесть дней — поймал один зверь, а Балбак ходил месяц — ничего не поймал. Другие будут ходить год — зверя глаза не увидят.
Пастиков растерялся и не знал, что ответить. Голова его болела, как начиненная острыми гвоздями. Но его выручил Севрунов. Зверовод зашел в круг и многозначительно взглянул на директора.
— Ты бы лег, Петр Афанасьевич, — сказал он. — Я думал над этим и, мне кажется, нужно на этот раз уплатить тем, кто ничего не добыл, а дальше нужно разъяснить им принципы артельного распределения. И вообще этот вопрос требует особой проработки.
— Да, верно, Александр Андреевич, — согласился Пастиков.
Камасинцы долго думали над словами зверовода, а затем беловолосый Сартыган подвинулся ближе к Пастикову и монотонно заговорил:
— Мы пришли, старики и молодые. Мы надумали работать у вас, но боимся; часть наших, у которых есть коровы, лошади и юрты, не хотят с нами. Старшина боятся. Дай помощи — будем возить лес, ловить зверя.
Директор схватил старика за костлявую руку.
— Эх ты, брат ты мой! Да мы не только коней, мы лесу вам навозим. Начинайте только.
Глядя на него, блестели глаза камасинцев.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Обильные росы и дожди в конце июля мешали просушиваться сену. Но вокруг маральника с каждым днем густо вырастали новые стога, остроспинные, как большие рыбы. По расчетам, небольшая выкошенная площадь давала кормов до свежей зелени. И Пастиков бегал по полю с победоносным видом. Теперь он не успевал всего доглядеть и разделял работу с Самохой, Севруновым и молодыми камасинцами. А доглядывать уже было чего.
В двух километрах от усадьбы совхоза рабочие под управлением Севрунова заканчивали постройку летнего маральника и одновременно закладывали прочное зимнее стойло.
Часто протирая очки, Севрунов поспевал везде, где ложили каждое новое бревно, и тыкал пальцем в пазы, зеленеющие пушистым таежным мхом.
— Плотнее, плотнее, ребятушки! Вот здесь будет щель, — мягко, но настойчиво говорил он.
— Да ничего, Александр Андреевич, зверь-то и под небесной крышей живал, — посмеивались плотники.
— Живал-то живал, да сколько пользы давал…
— А ить и взаправду, мужики, — заражался разговором Самоха. — Поприпомните, сколько зверья погибло по насту… Я однова наткнулся в вершине Черной пади на табунок голов в двадцать и все увязли в снегу… Маралухи это, братец ты мой, повыкидывали теляточек таких желтеньких, как цыплятки.
— Ханули? — спросил горбатый старик.
— И-и-и!.. Спеклись, как брюква.
— А рази, ребята, это в одном месте бывало, — вступил в разговор долговязый рыжий бородач. — Вы поглядите, што деется по всей тайге, когда гон на них бывает или пожар… Эти проклятые быки прямо насмерть хлещутся из-за коров и валятся сотнями.
— Эх, а все темень наша. Можно сказать, доброва под носом не замечали.
С другого конца сруба появился Пастиков. Заскочив на верхнее бревно, он прицелился глазом вдоль длинной стены.