После окончания молебна священник громко прочел в алфавитном порядке имена учащихся. Моя фамилия в списке почему-то отсутствовала. Может, я ослышался? Нет! Побережника он не назвал. Рядом стоявшие со мной ребята тоже это подтвердили.
Оказалось, я еще не дорос до школы, слишком мал, не подхожу по возрасту. Святые отцы без всяких вычеркнули меня из списка учеников, хотя я больше уже знал, чем другие, которые были постарше.
В слезах прибежал домой, все рассказал. Мой дед сильно разгневался на духовенство, на учителей школы.
— Дите учиться хочет, грамотным стать, а они, чтоб им добра не было, не дають! Креста на них, иродах, нету! Опять Семка будет байдыки бить, гнезда драть да горобцов гонять!..»
Мать только сокрушенно качала головой. Что она могла сделать?
На следующий год дед определил меня в другую школу — земскоприходскую. Обучал нас здесь учитель Василь Яловега. Это был удивительный педагог, человек, влюбленный в природу. Он открывал нам глаза на многие вещи, окружавшие нас, которых мы порой не замечали. Его простые и увлекательные рассказы были для нас каждый раз откровением. Умелой рукой педагога уверенно вел он нас в мир знаний.
Вероятно, никто не мог так интересно рассказывать, как он, о живой природе — птицах, зверях, чудесных труженицах пчелах, о деревьях, цветах, злаках, травах. Он считал, что природа несравненно богаче искусства, его красок. Он прививал нам любовь к лесам и садам, учил понимать их красоту, объяснял, как лучше они должны служить людям. И в том, что в нашем селе теперь столько садов и цветов, я думаю, немалая заслуга Яловеги.
Нам казалось, что он знает все на свете. На любой вопрос мог дать ясный ответ. Яловега знал наизусть много произведений Пушкина, Толстого, Лермонтова, Чехова, Гоголя, Шевченко. Мы заслушивались, когда он читал их рассказы, скавки. Отлично знавший русский, а также украинский язык, он любил повторять слова старой народной мудрости; «Ученье — свет, неученье — тьма».
Четыре года проучился я в школе, успешно окончил ее. По всем предметам имел пятерки и должен был получить похвальный лист. Но помешал закон божий. В году имел плохие оценки по этому «святому» предмету, и меня лишили похвального листа. С тех пор укоренилась во мне неприязнь ко всему, что связано с богом, с религией, духовенством. Ведь благодаря ему, духовенству, я не попал в церковноприходскую школу. Теперь — не получил похвального листа...
Не думал я, конечно, тогда, что спустя много лет судьба сведет меня опять с духовными лицами при совершенно неожиданных обстоятельствах, что с их помощью мне удастся выполнять важные задания в интересах Родины...
Гром войны
Недолго пробыл отец на чужбине. Началась первая мировая война. Он и другие односельчане, тоже уехавшие искать счастья за океаном, решили возвращаться домой. Некоторые из них хотели в рядах русской армии защищать отечество, не допустить врага на свою землю к родным деревням, «не дать, как говорили старики крестьяне, чтоб глумился над православной верой и церковью, над семьями нашими».
Осенью 1914 года в холодный ненастный день в забрызганный с ног до головы грязью, похудевший и постаревший отец переступил порог хаты, которую покинул более двух лет тому назад.
Лишь одну неделю пробыл он дома и ушел в действующую армию. Его зачислили в 168‑й Старооскольский полк. Став к этому времени грамотным, я под диктовку матери писал отцу письма на фронт, довольно быстро приближавшийся к нашим местам.
По просьбе соседей, у которых братья и мужья тоже воевали, приходилось и им составлять письма, слать весточки из дому. Обычно текст их мало отличался друг от друга. Примерно он был такой:
«Здравствуй наш дорогой муж и отец Федор! Во первых строках сего письма сообщаем, что мы, слава богу, живы и здоровы, чего и тебе желаем. Низкий поклон шлют сестра твоя Анна и братья Степа и Митрофан. А еще кланяются дедушка твой Серафим и бабушка Акулина. Она совсем плоха, уже не ходить, по хозяйству теперь не способна работать, бо ревматизма ей все ноги повыкручивала. У нас отелилась корова на пост и вот уже с месяц все молозиво идет, а молока нет... Бычок хорош. А в Топоровцах был пожар и много погорельцев пооставалось. Бог прогневался, видимо, за что-то. Ярманки теперь уже редко бывають. Со скотиной плохо стало, берут ее для армий как провиант. А позапрошлую неделю похоронили мы соседа нашего Савку, надорвался и богу душу отдал. Оставайся жив, здоров, да хранит тебя господь бог».
Много подобных писем пришлось мне писать солдаткам. Не меньше «похоронок» прибывало с фронта о погибших в боях «за веру, царя и отечество рабах божьих»...