Около двух месяцев находился я в частях нашей армии. Какое это было счастье видеть своих воинов, родных советских людей, свободно дышать, ощущать, что на руках уже нет у тебя незримых пут, что за каждым твоим шагом нет слежки и что, наконец, кончилась отвратительная игра в передачу фальшивых шифровок под диктовку врага!
Меня хорошо может понять, очевидно, только тот, кто был в таком положении.
— За вами прибыли! — улыбаясь, сообщил мне однажды один из командиров части.
Вскоре я увидел трех моряков во главе с лейтенантом. Он подошел ко мне, крепко пожал руку, сказал:
— Ну вот, все в порядке. Поедем теперь на Родину...
Какие бы точные и красивые слова ни подобрать, все равно они не могли бы выразить ту радость, которая охватила все мое существо. Наконец-то я смогу после нескольких лет нелегкой жизни на чужбине, в обстановке постоянной опасности вернуться домой, явиться в Центр, отчитаться о проделанной работе, выполнении заданий. Смогу быть свободным, перевести дух, отдохнуть...
По дороге мы заехали в Софию и остановились возле бывшего полицейского управления. Там уже стояла наша охрана. Вскоре под конвоем оттуда вывели какого-то человека. Лицо его показалось знакомым. Я присмотрелся. Это был провокатор Мянков. Мне хотелось подойти к этому негодяю и плюнуть в его рожу с бегающими злыми глазками, как у попавшегося в капкан хорька. С трудом удержался. «Что это сейчас даст? — подумал я. — Свое каиново дело он сделал. Теперь ему будет воздано по заслугам».
Наша машина двинулась дальше. Я попросил завернуть к моей, уже бывшей квартире. Лейтенант согласился, приказал водителю. Вот и знакомая улица Кавала. Слева — пятый дом, где я прожил несколько беспокойных лет, приняв болгарское подданство и ставший в мае 1940 года Александром Муней. Те же невысокие липы с густой кроной, та же глубокая щербинка на одной из плит тротуара, о которую я когда-то споткнулся, гуляя со Славкой. Кажется, здесь ничего не изменилось...
Нет, я ошибался. Кое-какие изменения были. Рядом с нашим домом я увидел руины. Все, что осталось от соседнего здания. Ржавые листы крыши были свернуты циклопической силой взрыва в трубки. Половина старого тополя, росшего у крыльца, срезана как бритвой и валялась в маленьком дворике. Но наша квартира уцелела, только штукатурка кое-где обвалилась да слуховое окно выбито.
Я постучал. Дверь открыла Петранка и отступила назад. Удивленно-радостно взглянула на меня. Она знала, что я укрылся у Василия Петкова в Дервенице, но потом куда-то исчез, и следы мои затерялись.
— А где Славка?
— Ее дома нет. Она теперь в Русе, у дяди... Проходи, Александр, садись! Ты что, торопишься?
— Да. Я уезжаю. За границу. Внизу ждет машина. Хотел попрощаться. Не знаю, увидимся ли так скоро... — Мой голос звучал глухо и нерешительно.
Умная Петранка, видимо, догадывалась, что я уезжаю надолго, может, навсегда.
Мой внезапный арест, затем тюрьма, одиночка, обыски на квартире, обнаружение радиопередатчика и все дальнейшее говорило ей о многом, и прежде всего о том, что, вероятно, я не тот, за кого себя все время выдавал...
Она растерянно повторила:
— Славки дома нет. Она в Русе. Там сейчас спокойнее. Здесь все время были бомбежки. Мы прятались в убежищах. Опасно. Ты присядь все же, Александр...
Я отрицательно покачал головой. Но сразу же вспомнив, что этот жест здесь обычно понимается как согласие, твердо сказал:
— Нет, не могу. Ведь внизу ждут... Какая неудача, что я не застал Славки!
Мы продолжали стоять. Петранка внимательно оглядывала меня, будто впервые видела. Потом, отвернувшись, что-то забормотала, словно молилась. Я услышал фразу, которая меня поразила: «Все проходит с годами. Ничего не остается человеку... Как о воде протекшей будешь вспоминать — сказано в книге Иова. Мертвых с кладбища не носят. Их носят только туда...»
Я не понимал, к чему эти слова. К кому они относятся. Может, к ее мужу, погибшему в прошлую войну? Неожиданно Петранка приблизилась ко мне, перекрестила мой лоб, как мать, благословляющая сына...
Мы попрощались. Я поблагодарил эту сердечную женщину за все, что она сделала для меня, за ее доброту, бескорыстие во всем...
На улице нетерпеливо прохаживался лейтенант, ожидая меня. Он выразительным жестом показал на часы. Уже было поздно.
— Я попрошу заехать еще в Русе. Там сейчас жена. У родственников. Мне нужно...
Лейтенант не дал закончить фразу, сказал:
— А нам все равно ехать через Русе. Кстати, один маленький вопрос: там можно будет переночевать?