— Сема, что-то случилось? — прошептала она на ухо.
— Ничего особенного. Не перевелись еще на свете настоящие люди. Они, оказывается, могут быть ближе, чем самые близкие родственники. Не надо никогда падать духом!..
Я ей рассказал все. Молча сидела она потрясенная, прижимая Сашку. Слезы капали ей на грудь...
В хате Гордаша звучит испанская мова
В селе как-то была свадьба. Выходила замуж племянница Максима Гордаша — Мария. Позвали и меня с женой. В первый раз за все время, что мы жили после приезда, пригласили нас на чужое семейное свято. Хоть немного на сердце отлегло. Значит, лед недоверия начал таять вокруг нас.
— Пойдем, Люба, к Гордашам? — спрашиваю жену. Она тяжело вздохнула в ответ, задумалась. Вижу слезы на глазах.
Тепло нас встретили в семье Гордаша. Пригласили к столу. Максим подле себя усадил меня. Угощают, просят не стесняться, брать все, что душе угодно.
Выпили за молодых, пожелали счастья, согласия в жизни. Пошли тосты один за другим. Я поднялся и тоже тост произнес. Закончил, не знаю почему, — может, уже лишку хватил — словами: «Салуд, амигос! Жить-поживать вам да добра наживать!»
Все зашумели, зааплодировали, кричат молодым «горько»...
Вижу, как-то странно смотрит на меня Максим. Когда немного тише стало за столом, наклонился ко мне, удивленно спрашивает:
— Семен, откуда к тебе испанская мова?
— Оттуда, Максим, — отвечаю шутливо.
— Ты что, в Испании был?
— Занесла судьба.
— В какие времена-то?
— Когда мятеж фашистский начался. В интернациональной бригаде служил в 1936 и 1937. Добровольцем. Помогали республиканской армии свободу отвоевывать. Сначала бойцом, потом шофером был...
Максим слушает, все больше удивляется.
— А ты откуда, Максим, испанский знаешь? — спрашиваю его.
— Да я ведь в Аргентине жил. Тоже искал счастья за океанами-морями, как ты. Заховалось от меня так глубоко, что и я не нашел... С пустыми руками вот вернулся.
После этого разговора Максим вдруг поднимается из-за стола и, показывая гостям на меня, громко говорит:
— Граждане хорошие, попрошу немножко внимания. Послушайте сюда, что я хочу сказать вам сейчас. Вот этот человек, наш односельчанин старый, то есть Семен Побережник...
Я смутился, дергаю Максима за пиджак, шепчу:
— Да перестань ты рекламу делать мне! Замолчи, к чему это? Мало ли кто воевал в Испании... Прошу тебя. Замолчи! Кому это интересно теперь?..
— Нет, Семен, пусть люди знают, кто у нас сегодня за столом сидит. Не затуляй мне рота, дай сказать... Об этом же никто на селе не знает, а ты молчал.
Максим обнял меня за плечи и сказал:
— Узнаю Побережников. Всегда они вот такие скромняки были... И батько его покойный Яков такой же скромный был. Никогда о себе не любил говорить. А он в Киеве в саперном полку, что восстал против царя, служил. Землю с клишковецкими бедняками монастырскую первый делил и запахивал, в тюрьме сидел за это. В Хотинском восстании участвовал...
Гости притихли, перестали пить и есть, слушали Максима. А он опять на меня посмотрел, пальцем показал, будто им непонятно было, о ком речь ведет, и еще громче сказал:
— Так, значит, граждане, вот этот человек, Семен Побережник то есть, в Испании воевал. Добровольно. Голову под фашистские пули подставлял, чтоб свободу тому народу удержать, ихнюю, значит, республику защитить. Он и язык испанский знает. Молодец, Семен!
Все смотрели на меня, как на человека, действительно совершившего какой-то подвиг. А жених Максимовой племянницы, держа за руку свою невесту, сказал:
— Пусть дядько Семен Яковлевич расскажет, как он в Испании воевал, фашистов бил. Это для нас, молодых, интересно...
— Да что там рассказывать, товарищи, — поднялся я со своего места, — там воевали тысячи таких, как я, волонтеров свободы, добровольцев то есть. Со всех концов света...
Но все же кое-что я рассказал гостям. О бойцах интернациональных бригад, о братской солидарности и прочем. Когда мы уже расходились, Максим задержал меня на минуту:
— Постой, амиго Семен, у меня где-то одна книжечка сбереглась... Может, тебе интересно будет почитать ее. В ней про некоторых канадских украинцев рассказывается, которые тоже в Испании воевали...
Я попросил эту книгу. Вечерами, после работы, несмотря на усталость, глотал страницу за страницей и, каждый раз, читая про всякие боевые эпизоды, чувствовал, как учащенно стучит сердце. Ведь в ней было много знакомых имен, боевых операций, к которым респонсабль Чебан тоже имел кое-какое отношение тогда...
Когда окончил читать, занес книгу Максиму. Рассказал ему, что возил на своей машине одного русского командира, который был военным советником Двенадцатой интернациональной бригады у генерала Лукача.