Говорить о культе личности Сталина и вредных последствиях его нельзя оторванно от всего остального, что происходило в жизни, и от многих людей, которые в разной степени проявляли активность и участвовали во всем этом.
Я не берусь освещать все стороны и ставлю задачу разобраться только в одном сложном вопросе: почему так произошло? Но при этом я не могу не оговориться, что было и много хорошего, которое нельзя чернить и перечеркивать. Не хочется, говоря о вреде культа личности Сталина, качнуться в эту другую сторону и чернить все, что было хорошего. Говорить только об отрицательных явлениях так же вредно, как и заниматься одним восхвалением. Всякая крайность граничит с глупостью. Не берусь судить о том, чего не знаю достоверно или не наблюдал, и поэтому ограничусь только знакомой мне сферой — деятельностью в качестве наркома Военно-Морского Флота.
Незаслуженное наказание людей является самым главным злом, допущенным Сталиным и его ближайшими помощниками. Это явилось крупным нарушением наших законоположений еще перед войной…
В июле 1937 года я выехал из Испании на Родину. Возвратиться обратно, как я планировал, не удалось, мне было предложено отправиться в отпуск в Сочи. «Нам теперь здесь нужны люди», — сказал мне на прощание Ворошилов, спросив, желаю ли я вернуться в Испанию. «Если будет признано целесообразным мне вернуться на свой флот, я, конечно, буду рад», — дипломатично ответил я, но вернуться в Картахену хотя бы на неделю я считал желательным…
Не успев закончить отпуск, я был вызван к телефону ВЧ, и Р.П. Хмельницкий — управделами Ворошилова — передал мне о моем назначении заместителем командующего Тихоокеанским флотом.
— Выезжайте в Москву, — сказал он.
В Москве я узнал, что вместо В.М. Орлова назначен М.В. Викторов, бывший командующий Тихоокеанским флотом, куда мне предстояло отправляться, а моим начальником там теперь был Г.П. Киреев, которого я знал как политработника и с которым короткое время учился в Военно-морской академии…
Прибыв в середине октября во Владивосток, я встретил там много командиров соединений и командиров, знакомых мне по Черному морю и по училищу. Попал я в разгар «изъятия» руководящего состава.
Это были месяцы, когда у меня возникли первые сомнения в правильности арестов. В основном я тогда еще думал, что арестованные действительно виновны. Сомневался я вначале только относительно отдельных хорошо известных мне людей. Стараясь критически отнестись к себе, могу привести примеры, когда я не вступался за тех, кого арестовывали, но кого я не знал, и когда высказывал свое мнение…
В ноябре 1937 года командующий флотом Г.П. Киреев был вызван в Москву. Помнится, как я провожал его на вокзале. Давая мне указания, он был несколько рассеян и взволнован. А когда собрались в его вагоне, он показался мне даже печальным… До Киреева так же уехали М.В. Викторов и Г.С. Окунев и… не вернулись. Предчувствие не обмануло Киреева. Вскоре до меня дошли слухи, что он арестован.
Я ожидал нового командующего, считая себя еще недостаточно опытным для такого огромного морского театра. В конце декабря получил телеграмму, в которой сообщалось о моем назначении командующим с присвоением очередного звания, и без рассуждений, хотя и с некоторой опаской, занял этот пост. Молодость, избыток сил в какой-то степени компенсировали недостаток опыта.
По мере того как я вникал в обязанности командующего флотом, возникали все новые и новые проблемы. Хлопот и беспокойства было много. Впрочем, вступая в командование флотом, я не ждал легкой жизни. Однако трудности, связанные с быстрым ростом морских сил, с необходимостью надежно укрепить рубежи страны, осложнялись и усугублялись ударами, которые мы получали, казалось бы, с совсем неожиданной стороны, — арестами командных кадров. Я впервые столкнулся с репрессиями против подчиненных мне людей. Хотя всех я их еще близко не знал, все равно происходящее вызывало недоумение и тревогу.
В памяти вставали события минувшего года, которым я сразу не придал должного значения. Моя работа в Испании, очевидно, была тому причиной. Издалека все выглядит иначе. Вспомнилось, как главный военный советник Г.М. Штерн вызвал меня из Картахены в Валенсию. Там, в отеле «Метрополь» на улице Альбоайя, 8, размещалось наше посольство, где работали наши военные советники. Посол Розенберг и советник Гайкис информировали меня, что в Москве арестованы крупные военные работники Тухачевский, Якир, Уборевич и другие. Подробности рекомендовали узнать у Штерна, к которому я и направился. Я вошел к нему в кабинет и не услышал обычных шуток. Григорий Михайлович не сказал даже своего излюбленного «Салуд, амиго», только молча протянул мне телеграмму из Москвы. В ней сообщалось об аресте М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, И.Э. Якира и других крупных военачальников. То были люди, стоявшие у руля Вооруженных Сил. Что могло толкнуть их на чудовищные преступления, в которых они обвинялись?