Я старался разобраться, что к чему. Со временем убедился, что Сталин не только не считался с Ворошиловым, но и держал его в страхе, и последний, видимо, побаивался за свою судьбу. «Вас подводили ваши помощники, вроде Гамарника», — сказал ему как-то при мне Сталин. И сказано это было таким тоном, что, дескать, он, Ворошилов, тоже несет ответственность.
В небольшом влиянии Ворошилова на дела уже в тот период я убедился потом окончательно. Как-то в 1940 году, докладывая флотские вопросы, я сослался на его мнение, думая, что это мне поможет. Тогда Сталин встал и сердито одернул меня: «Что понимает Ворошилов в делах флота? Он понимает только, как корабли идут полным ходом и песок летит из-под винтов».
Это в значительной степени сказалось, вероятно, и на решении создать Наркомат ВМФ. По-видимому, Сталин, у которого сложилось такое мнение о Ворошилове, поэтому и не оставил за ним руководство флотом, когда приступили к строительству «морского и океанского флота».
Деловые связи с Наркоматом обороны в бытность Ворошилова (и с ним) у меня были прежде всего по линии оперативных планов войны. Когда в Европе вспыхнула мировая война, Главный морской штаб и я более активно пытались выяснить, каковы наши задачи на случай войны. Сейчас я с ответственностью могу утверждать, что серьезно подработанных планов тогда не было. Были планы развертывания войск, засекреченные до такой степени, что реально в жизнь не вводились. Флоты мы всячески готовили к войне, но данные приготовления не нацеливали на конкретные задачи, а без них это еще не подготовка.
Научить корабли драться безотносительно к противнику — это важно, но далеко еще не все. Конкретные директивы Наркомата обороны вышли в феврале 1941 года. Но уже в это время наша политика связывала по рукам и ногам нашу стратегию, и боязнь показать Гитлеру, что мы готовимся против него, не позволила по-настоящему готовиться к войне. Все усилия и огромные материальные средства, затраченные на подготовку армии и флота, пошли прахом, поскольку оперативно-стратегические вопросы не получили нужного разрешения со стороны высшего политического и военного руководства. В чем были развязаны наши руки, так это в том, чтобы готовиться к нападению и не оказаться застигнутыми врасплох. Повышая уровень боевой подготовки кораблей, авиации и береговой обороны, мы уделяли много внимания системе оперативных готовностей.
Мне, военному, Ворошилов, естественно, был знаком давно. По мере продвижения по службе я все больше узнавал его, и у меня сложилось впечатление, что «сухопутные» взгляды всегда брали верх, оказывали на него влияние, и, как я убедился, он был равнодушен к флоту, не разобрался в его существе… Он же был недоволен выделением Наркомата ВМФ и поэтому. Подчеркивая нашу самостоятельность, указывал, что теперь следует обращаться в правительство.
Большие вопросы Ворошилов не решал, и они исходили непосредственно от Сталина, а более мелкие решались между Генеральным штабом, начальником которого был Б.М. Шапошников, и Главным морским штабом во главе с Л.М. Галлером. Поэтому меня, естественно, потянуло больше в Генеральный штаб, чем к наркому обороны. Шапошников был человеком весьма осторожным и держал себя строго в рамках полученных указаний. Он вежливо удовлетворит просьбу моряков, если это в его власти, но, не получив приказания, побоится даже информировать нас об обстановке. Лучше сложились отношения между работниками аппарата того и другого штабов. Иногда только на этом и держались наши деловые связи. Через них приходилось узнавать важные вопросы, а чтобы не прозевать, мы вели своего рода разведку. Я просто ставил задачу своему штабу быть в курсе дела, и они в меру своих сил «пронюхивали» обстановку и своевременно предупреждали о готовящихся приказах или решениях.
После расширенного пленума ЦК партии в апреле 1940 года наркомом был назначен Тимошенко, и с Ворошиловым я имел только отдельные встречи. Но пока он оставался наркомом обороны (до конца финской войны), я не раз убеждался в его плохом отношении к флоту. Это отталкивало меня от него. Во время войны с финнами и позднее, в начале Великой Отечественной, я был свидетелем неприязненных, без всяких оснований, высказываний Ворошилова в адрес флота. Ведь это он, находясь в Ленинграде в 1941 году, приказал делать кинжалы для обороны города. А когда моряки, готовые отдать свои жизни, в черных бушлатах шли в атаку с развевающимися ленточками, он их называл «одуванчиками». Но ведь он 15 лет руководил флотами!..