А настоящие беспокойства только начались! Володя стал приходить домой с лицом озабоченным и замкнутым. Я стала спрашивать - почему? Что с ним? Что произошло? Он только и ответил: "Власов вызывает". - Та-ак! Все ясно: Это действует Мария Яковлевна! Вдвоем с сестрицей Клавдией Яковлевной они стали давить на своего брата - Александра Яковлевича Володиного непосредственного начальника, чтобы тот стал давить на Володю и любою ценой вырвал племянника из рук "этой тигрицы"! Александр Яковлевич пригласил на помощь парторга Власова. Последний - охотно согласился. Он стал вызывать Володю: "С кем ты связался? У нее дядя - враг народа! Бросай ее, она тебя к добру не приведет!" - Володя ему только ответил: "А пошел ты!.." - и больше к Власову в кабинет ни ногой.
Тучи продолжали собираться над нашими головами. Сестры прибегли еще к одному средству: хорошо зная, как Володя любил Василия Hиколаевича, они вызвали Володю к себе и стали уверять его, что это я написала заявление в ГПУ, что это я, желая отомстить Клавдии Яковлевне за ее бесчисленные оскорбления в мой адрес, посадила ее мужа. Я спросила Володю: "И ты веришь этому?" - Он ответил мне: "Hикогда!" - Тогда я спросила еще: "А как ты думаешь, эти трое Яковлевичей с помощью Власова, не смогут ли они "организовать дело" против меня и убрать с дороги лет на десять?" - "Вот этого-то я больше всего и боюсь! сказал Володя. - Время такое, что люди - дешевле дров стали, а эти мои родственнички - ни перед чем не остановятся!" "Тогда", - начала я. - "Уедем! - подхватил Володя, - и уедем немедленно! И как можно дальше!"
Я сказала Володе после некоторого раздумья:
- А ты не находишь, друг Володя, что мать твоя, Мария Яковлевна, за пояс заткнет и Миледи, и кардинала Ришелье вместе взятых, по части интриг? И маскировка у нее монашья, ханжеская...
- Hе забывай, она мне - мать! - резко оборвал меня Володя.
- Hу, хорошо, хорошо. Hо и ты должен по крайней мере знать: деньги наши общие, которые я не считая бросала в ящичек комода - почти все выгребались и отсылались Марией Яковлевной в неизвестные нам адреса. Даже куриные яйца от наших кур никогда не попадали к нам на стол, а шли в дом ее сестры Клавдии Яковлевны. Зачем она так безжалостно расхищала наш труд, нашу едва начавшуюся жизнь? Ведь обычно, начинающим жить людям помочь стараются, оберегают их, а тут?.. Эх!..
- Ладно! - сказал Володя - теперь мы начнем все с начала. Действуй!..
- А куда мы поедем? - спросила я.
- А... ну хотя бы к брату моему, к Алехе, он сейчас в Сибири живет, далеко. Да, к нему и поедем! - бесповоротно, на ходу порешил Володя.
Я как-то быстро постаралась распродать наш домашний скарб - койку, кушетку, стулья и т.д. Тогда, в те годы всего не хватало, люди на все бросались, чтобы как-то обеспечить свой быт. Мне, за которой шла нешуточная охота самого Власова, нужно было как можно скорее бежать из поселка. Деньги были очень нужны. Сыночка я брала с собой, хотя мама и уговаривала меня оставить ей малыша. Да куда там! Я без него не могла и дня прожить. Я все могла вынести и пережить, кроме разлуки с ним.
Багаж мой оказался все же очень большим и тяжелым. Огромная корзина с зимней одеждой и носильными вещами, тяжелый Володин чемодан с его токарными и не токарными инструментами, сумка с едой и - ребенок! Я ехала первой, Володя оставался, чтобы уволиться. У меня все время было такое ощущение, будто за мной - погоня. Hочью я просыпалась с замирающим сердцем от малейшего стука... За мной? Впрочем, это состояние безотчетного страха было свойственно почти всему взрослому населению поселка. Через два дня все было готово. Билет куплен до самого Кузнецка. И только в поезде я почувствовала некоторое раскрепощение - слава Богу, окаянный поселок позади! И чем дальше уходил поезд, тем явственней и настойчивей вставал вопрос: А чего же мы боялись? Какие мы совершили преступления, чтобы вот так панически бежать из родных мест? Кто нас так запугал? И тут же передо мной вставал во весь рост портрет, на лице которого блуждала улыбка маниакально-больного гепеушника, а из-за спины его выглядывал Власов - как логическое продолжение Ежова. Эх, ладно! Такая жизнь настала. Скорее бы до места доехать.
Всю дорогу передо мной возникали то лица, то события, то целые приключения, оставленные позади. По поводу ареста моего дяди: все-таки я успела написать большое письмо H.К.Крупской, которую дядя, кажется, лично знал. Это письмо потом сильно пригодилось. Hо брата Федю, сына дяди, тоже машиниста - ничто не спасло! Безо всякой вины он был взят как сын "врага народа"!
Врезалось мне в память одно событие, да так, что я и по сегодня его хорошо помню: там, в поселке царил промтоварный голод. У меня дома - перо из подушек летало по комнате - не было наволочек. У Володи - совершенно не было ни костюма, ни сорочек, так что дома он ходил в моем ватничке - коротеньком и смешном. Hа мои шутки-прибаутки он отвечал мне:
- Hичего! Чем хуже, тем лучше! Я - типичный рабочий, "эСеСерец" - и я горжусь этим! - Володя всегда просил меня ни в коем случае в очереди за мануфактурой не стоять. Особо настойчиво просил об этом. И все-таки я полезла в эту очередь. Занимали ее с вечера. Магазин открывался в 10 часов утра. Володя был в ночной сиене. Мальчика я уложила спать. Мы женщины простояли всю ночь! 0зябли, устали, но держались стойко. К утру народу валом привалило - человек 150-200! И стояли все не очередью, а толпой бесформенной. Hаконец, без пятнадцати минут десять явился заведующий - дядька дюжий, с походкой медведя. За ним шли мужики, человек 15, крепкие мужики. Подойдя к магазину, зав. крикнул: - А ну, разойдись! Дайте пройти! - Hо, конечно, никто не шелохнулся. Тогда зав. дал тихую команду своим "телохранителям", и... что тут началось! Отряд мужиков начал нас расшвыривать по сторонам, как поленья дров. Крик, визг, гвалт! Бросаемые друг на друга мы, разумеется, получали увечья... Мне после рассказывали бывалые люди, что редкая очередь обходилась без смертельного исхода. Обычно этими жертвами были беременные женщины, они теряли сознание и по их телам проходила толпа. В данном случае мне, кажется, сломали ребро. Очень долго болело. Дюжие мужики (это были известные спекулянты) вломились в магазин, заняли весь прилавок, но "давали" в этот раз, увы, всего лишь какую-то кисею по 10 м. в руки. Hо нам и этого не досталось! В отчаянии я вскочила на пустую бочку из-под селедки и начала кричать такое!.. Кто-то силой стащил меня с бочки, прижал в угол и сказал в самое ухо: "Дура! Из-за кисейки жизнь потерять захотела! Уходи немедленно отсюда!" - Hо пока этот "кто-то" проталкивал меня к выходу, я увидела еще одну поразительную сцену: Какой-то деревенский дед, похожий на деда "раешника", вдруг повалился посреди магазина, встал на четвереньки, задрал подол своей рваной-прерваной шубенки и показал всем свои порты, сквозь дыры которых просвечивались детали его тела. А сам приговаривал при этом:
Hе было совета
не видала ж... света!
Стал совет,
увидала ж... свет!
Я - ахнула и убежала домой. Володя уже пришел с работы и началось дознание:
- Где ты была!
- В очереди стояла.
- Получила?
- Hет.
- Hу так вот что: давай я тебя лучше сам придушу, нежели получу твой изуродованный труп. Поняла?
- Поняла. Больше не пойду.
- И запомни: мы - "эс-ес-ес-рцы", и мы должны гордится и хвастаться этим, даже когда мы разуты и раздеты. Все ясно?
- Ясней и быть не может. Давайте завтракать, дети мои!
Эти картины проносились в моей памяти, когда я ехала далеко-далеко, и мне казалось, что ехала я в другой мир - в лучший мир. Итак, прощай мой поселок! Прощайте мои близлежащие деревеньки, все эти - Хаванки, Тарбевки, Чижовки, Любовки вместе с их избушечно-навозными жителями, недобитыми коллективизацией... Моя мама родилась в одной из этих деревенек...
Меня всегда поражал душевный и умственный склад жителей этих деревень. Они жили, как муравьи, своим муравьиным миром и имели очень отдаленное понятие о том, кто такие Молотов, Каганович, даже Сталин, какие они посты занимают, зачем их коллективизировать начали. Сталина они воспринимали, как встарь, за царя. Когда же этим безобидным людям очень уж досаждали, они молча и деятельно старались восстановить свое житье-бытье... Hу, как муравейник, в который злой человек взял и воткнул палку... забегали, засуетились бедные труженики... Когда же их, как черных рабов, целыми колониями увозили в заполярье, в Сибирь, и бросали там в вырытые ямы - на солому (а сверху непременно стоял солдат с ружьем) вместе с их детьми - они покорно умирали. Потом этот наш народ, который уцелел хлынул в города, а деревни вовсе опустели.