Спустя полчаса в кустах послышался шорох. Заикин оглянулся.
— Пошли, Василий! — позвал Антон Иванович.
Встречая мужчин, Анастасия Федоровна проговорила:
— Жду, пожалуйста.
Приглашая Василия к столу, Антон Иванович взглянул жене в глаза.
— Решила женушка отметить два события сразу: ваши проводы да и день моего рождения.
— Это сколько же, Антон Иванович, если не секрет?
— Да вот аккурат три годка исполняется.
Заикин усмехнулся.
— Три с нулем?
— Да нет. Без нуля, но это уже второе рождение…
— Антоша! Зачем же? Ты обещал… — взглянула на мужа Анастасия Федоровна.
— Да, да, Настенька, обещал, — поспешил Антон Иванович успокоить жену, а Заикину подмигнул, мол, потом…
За все время после ранения Василий не пил спиртного, а тут угостили, и отказаться было неудобно. Не был пристрастен к выпивке и Антон Иванович, но сегодня согласился выпить, как именинник.
То ли потому, что хмель зашумел в голове, то ли нашел Антон Иванович наступившие минуты достаточно подходящими, чтобы рассказать о пережитом, — после второй рюмки, не сдержав данного жене обещания, начал рассказывать о том, почему они отмечают день его второго рождения.
— В мае сорок первого призвали меня на учебный сбор. Там и прихватила война. Полк бросили по тревоге на границу. Вел он тяжелые бои день, другой, третий, а потом вынужден был попятиться. Тут и наткнулся на меня комбат. «Иди, — сказал он, — со своей батареей поддерживать пехотную роту. Оставляем ее на большаке, будет прикрывать отход». Пошли мы тогда к большаку на высотку. Задачу ставил сам генерал. А какая там батарея? Два орудия-сорокапятки да снарядов не более чем по десятку. — Антон Иванович умолк, прикрыл жилистой рукой лицо, как бы намереваясь разглядеть детали того боя.
— Не надо, Антоша. Просила ведь, — наклонилась Анастасия Федоровна к мужу. — Тяжело ему, как начнет… — посмотрела она на Василия.
— Ладно, ладно, Настенька. Это так. Пройдет, — сказал Антон Иванович и продолжал: — Так вот. Пошел я с ротой, а тут налетели немцы, сбросили бомбы. Через несколько минут появились их танки. Один словно вырос из-под земли. Хорошо, что успели развернуть орудия. Грохнул выстрел. Наползавший танк тут же загорелся, но появились другие. Как потом шел бой — почти ничего не помню. Контузия, ранение… В сознании сохранились лишь отдельные моменты, но, судя по всему, рота билась долго. Хорошо запомнился прозвучавший рядом взрыв связки гранат и чье-то крепкое ругательство. Затем уловил над самым ухом шепот и горячее дыхание в лицо. Кто это был — не знаю, но я очнулся, лишь когда припекло солнце и донесся еле уловимый шум моторов. Рядом, по большаку, тянулась моторизованная колонна немцев. Не успела ее голова где-то у опушки леса затормозить, как из машин высыпала пехота. Солдаты подняли шум-гам. Все двинулись к реке, а один плюгавенький направился в мою сторону. Что-то прокричав, дал длинную очередь по сорвавшейся с дерева невесть как сохранившейся сороке. Пули провизжали над самой головой. В глазах потемнело, а немец приближался. Казалось, он в эту же секунду еще раз нажмет на спусковой крючок. Глаза сомкнулись сами, но неожиданно прозвучавший взрыв подбросил меня. Когда дым рассеялся, увидел медленно уползавшую колонну, а на траве, в нескольких шагах от себя, подорвавшегося на противопехотной мине фашиста.
Прошло много времени, а я и теперь не могу представить, сколько пришлось тогда лежать в бесчувственном состоянии. Знаю лишь, что пришел в себя от монотонного стука колес да дребезжания бортов платформы.
Заикин посмотрел на Антона Ивановича с нескрываемой тревогой.
— Как же вы попали в поезд?
— Трудно представить, но случилось именно так. Как получилось, это вот она, женушка, рассказала потом. Произошло, казалось бы, самое невероятное. После того как противник, обходя высотку, на которой закрепилась рота, двинулся вперед, тот солдат, который свалился после взрыва рядом с моим орудием, очнулся. Определив по каким-то признакам, что я жив, оттащил к речке и там, упрятав в кустах, положил под голову кусок хлеба, а на сук повесил котелок с водой. Мне в карман гимнастерки вложил наспех нацарапанную записку. В ней написал: «Ты, браток, крепись и знай, что фашист будет побит и мы с тобой еще встретимся. Твой билет и все документы передам своим. Силенок очень мало, но я пополз. Буду догонять! Понял?!» Дальше подпись-крючок с завитком да раздавленной точкой на конце.
— Храним мы ее, записочку, — подсказала Анастасия Федоровна.
— Ну да, будет она еще нужна. С ней много связано. Подолгу рассматривали мы тот крючок, а что разобрать? Всего две буквы И, а за ней К то ли X. Что от них? Если по имени — может быть Иван, Илья, Игнат. Да мало ли их. А К или X и вовсе не разобрать. Слушая Антона Ивановича, Заикин насупился, помрачнел, а когда услышал имя бывшего ординарца Игната — выпрямился и застыл. Вспомнились далеко ушедшие события сорок первого, перед глазами появился Игнат Хвиля и его рассказ при встрече на Днепре: «Подсунул ему под голову краюху ржаного хлеба, а сам пополз, но сил хватило лишь перебраться на плоту за речку. Там и свалился, не смог дотянуть хотя бы до крайней хатки. Лежали там и наши и немцы…»