Анна Павловна приблизилась к раненому и, взглянув на его несколько раздвоенный подбородок, черные мохнатые брови и обветренные губы, почувствовала, как судорожно сжалось сердце. «Это он! Иван!» — чуть не закричала она, но, вспомнив, как уже однажды ошиблась там, в госпитале на Волге, да и уверения Черемных о том, что Дремова нет в живых, какие-то секунды стояла в замешательстве. А дальше, не в силах себя сдержать, бросилась к врачу:
— Как? Как фамилия?! Как… — простонала она, теряя сознание.
— Успокойтесь. Наш это генерал, Дремов… — только и успел сказать врач, подхватывая пошатнувшуюся Анну Павловну.
Звучали еще какое-то слова, издалека долетали выкрики, кто-то поспешно подходил, даже слышались приглушенные всхлипывания, но на все это Анна Павловна уже никак не реагировала.
А ночью у нее внутри, как бы утверждая свои права, усилился трепет новой жизни. «Вот как стучится он, встревожился!» — мысленно воскликнула Анна Павловна, испытывая сладостное чувство пробудившегося материнства, но, вспомнив, о происшедшем накануне, похолодела.
Открыв глаза, Анна Павловна увидела сидевшего в углу с папиросой в зубах подполковника Черемных. Она долго смотрела в ту сторону, но не могла понять, что надо здесь этому чужому человеку. Зачем, подпирая руками голову, он здесь сидит?
В появившихся перед глазами черных кругах виделся плотно стиснувший зубы Иван. Через какое-то время он вскинул брови и, потянувшись к ней руками, что-то прошептал. Ей казалось даже, что он хотел ее в чем-то упрекнуть. И хотя она многие годы ждала и надеялась, что их встреча будет совсем иной, теперь у нее было только одно желание — быть с ним неразлучно. «Вот он здесь, все же пришел», — вздрагивая, шептала она, стараясь не замечать находившегося в углу палатки Черемных. Она не допускала мысли о том, чтобы оправдываться перед Иваном, но ей все же хотелось, чтобы он знал, что ее второе замужество было вызвано не любовью, а скорее отчаянием, криком истерзанной души о погибшем муже, и что он, Иван, так и остался для нее единственным.
Через несколько дней было объявлено о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Победа. Радовались, ликовали и на фронте, и в тылу. Волна восторга охватила и Анну Павловну. И не только потому, что победа была всеобщим счастьем. Анна Павловна провела все годы войны на переднем крае борьбы — борьбы за жизнь людей. Не одну сотню обреченных отстояла она в борьбе со смертью. И каждая такая победа помогала ей жить и бороться со своим личным горем. «А теперь вот как все обернулось, — усмехнулась она болезненной усмешкой. — Не попадись на пути этот коварный человек — могло бы быть все совсем по-иному. Вот же он, Иван, жив. А там, глядишь, нашлись бы и родители с Зиной. Каким же надо быть бездушным, чтобы поступить так жестоко, как поступил он? Можно ли такое простить? — Анна Павловна на какой-то миг заколебалась. — А возможно, ради этого, который стучится? И лишь затем, чтобы не множить безотцовщину. Хватит ее теперь и без него. Трудно решиться на этот шаг, но я обязана это сделать, и именно сейчас, иначе будет поздно». И она решила порвать с Черемных, а ребенка вырастить одной. «Он будет Найденовым».
Эпилог
И роща зашумела…
1
Вскоре после окончания войны, когда фронтовой госпиталь был расформирован, подполковника Черемных назначили начальником складов вооружения и боеприпасов одного из внутренних военных округов. И то, что большое складское хозяйство находилось на Севере, в непролазной глуши, Черемных никак не смутило. «Подальше от глаз, сам себе хозяин». Рассуждая так, он налил из фронтовой фляги себе и попутчику по купе пехотному старшине.
— Тебе, мать, тоже налить? — обратился он к прижавшейся в уголке богоугодной старушке.
— Нет! Нет! Сынок! Змий это, кара господня, — замахала старуха руками.
Черемных болезненно усмехнулся.
— Нам больше достанется. Давай, старшина, поглядим, что за змий. Да и закуси, — подвинул он к старшине поближе нарезанный хлеб, свертки со снедью. — Первую, как положено, за знакомство. Тебя как прикажешь величать?
— Ладыгин, Геннадий… — замялся старшина.
— Вот и добре. Давай, Геннадий, как говорят, чтобы дома не журились. — Выпив, Ладыгин потянулся за хлебом, а потом и к свертку. — Бери, не стесняйся. Говорят, в пехоте главное харч, — невесело усмехнулся подполковник и, уставившись в окно, о чем-то подумал. — Слышал, привольные и богатые здешние края.
— Сказочные, особенно для любителей охоты и рыбалки. Что только значит Двина да и Печора. Не бывали?