Когда противник, прорвавшийся на стыке с соседом в тыл первого батальона, не выдержав ударов контратаковавших частей, начал отступать, батальон Заикина был вынужден развернуться и выставить против него большую часть своих сил. Для обороны с фронта оставались лишь первая рота, два пулемета, оставленные Супруном, да станковый пулемет Ладыгина, все еще занимавший позицию на правом фланге полка.
Поскольку натиск несколько потрепанного противника составлял все же для батальона серьезную угрозу, Дремов задействовал для успешного завершения боя на этом направлении всю полковую артиллерийскую группу и противотанковый резерв.
На землю опускались сумерки, но бой продолжался.
9
У одного из пулеметов, оставленных Супруном для прикрытия ротной позиции, наводчиком был Федор Ершов. Получив задачу лично от командира роты, он поклялся в душе, что умрет, но противника через позицию не пропустит. «Будет она роте еще нужна», — бормотал он, устанавливая пулемет, а когда наводчик второго пулемета, отражая атаку, был смертельно ранен, Федор оценил создавшуюся обстановку довольно расчетливо: «Фронт должен оставаться фронтом. Два пулемета не один. Поставлю оба».
Мотаясь по траншее, он прочесывал длинными очередями пересеченную местность то из одного, то из другого пулемета. Этим Федор старался создать видимость сплошного фронта, а когда вражеская пехота повалила из нашего тыла — повернул пулемет в ее сторону. Долго он ее сдерживал, но всему бывает предел: у обоих пулеметов нагромоздились кучи гильз, а патронов осталось всего десятка полтора — лишь в диске левого пулемета, возле которого на дне разрушенного снарядом окопа неподвижно лежал пулеметчик. «Их сожрешь, а как дальше?» — стучала у солдата тревожная мысль.
Обшарив все ниши, Федор не нашел ни одного патрона. «Что искать? Патроны не лопухи, от сырости не вырастают», — подумал он.
Возвращаясь к правому пулемету, Федор услышал рядом в траншее торопливые шаги. Насторожился: «Немец!» Схватился за гранату. Еще секунда, и вырвал бы чеку, но… из-за угла траншеи, обливаясь потом, появился светловолосый сержант. Федор обрадовался, вспомнил недалекое прошлое. Когда его принимали в партию, сидел этот сержант на почерневшем пне, затягивался цигаркою и молчал: вопрос о приеме был уже решен, оставалось только проголосовать, и тут сержант поинтересовался: «Ты что это, в партию по убеждению идешь или так, за кумпанию?» Больно кольнуло тогда в сердце. «Это ж как «за кумпанию»? А в девятнадцатом годе прорвался через беляцкий фронт в конницу красную также за кумпанию? То ж и теперь влез в эшелон, чтобы попасть самовольно на фронт… Эх ты, паря. Кумпания». Так и застряло в нем это слово. «Ладыгин его фамилия», — вспомнил Федор.
— Ну, здоров! Что смолк? Выдохся, что ли? — спросил сержант.
Вопрос задел Федора за живое.
— Какой там хрен выдохся! — выкрикнул он как ужаленный, обжигая сержанта взглядом. — Вон, последние, — сердито ткнул солдат в диск пальцем, укороченным наполовину еще в гражданскую. — Патроны к концу. Все выпалил. Осталось с гулькин нос.
— Так что же ты? Вот чудак! У меня их целых три ящика. Склад! — через силу улыбнулся сержант.
Ловко подхватив Федора, Ладыгин чуть ли не силком потащил его за собой, ускоряя шаг:
— Давай, давай! Как мне одному отбить? Того и глади вновь попрет пехота.
Последние слова сержанта Федор истолковал по-своему, вроде того, что тот захотел его подчинить себе, взять в помощники.
— Это как так «давай»? Мне бы патроны, да и обратно. Фронт здеся, — взмахнул он головой назад. — Должон его удержать! Приказ самого ротного.
— А то как же? Фронт есть фронт. Его не оставим, а патронов бери побольше. Одному мне не управиться с фрицем. Будем бить вместе. Так, что ли?
— А то как еще? За кумпанию, — ответил Федор с явным нажимом на последнее слово.
Ладыгин взглянул на него, улыбнулся:
— Не забыл, значит!..
…Танки противника, пятясь под натиском контратаковавших частей, так и не наткнулись на тот участок обороны, который был оставлен ротой Супруна еще в середине дня. Какая-то неведомая сила толкала их через высотку к той полосе, которая к этому времени была прочно занята главными силами первого батальона. Здесь то и дело разгорались жестокие схватки, во Заикин слышал, как надрывался «максим» и на правом фланге. Там Ладыгин, вставляя ленты одну за другой в перегретый пулемет, бил без передыху. Не отставал от него и Федор, довольный, что удалось притащить целый ящик патронов. «Пулемет — это тебе не какая-то там пшикалка. Косит, что вострая коса. Только нажимай», — подбадривал он себя, все труднее перебегая от пулемета к пулемету. Когда выпалил еще один диск у правого пулемета, сплюнул вбок: «Больно быстро жрет. Не успеваешь набивать. Хорошо бы иметь несколько помощников или какую-нибудь штуковину для самозарядки». И был он до слез тронут, когда, подбежав ко второму пулемету, у которого по пути от Ладыгина оставил нераскупоренную цинку, увидел скорчившегося над ящиком пулеметчика, до этого не подававшего признаков жизни. Подобравшись к цинке, солдат свалился на бок и, сорвав зубами крышку, заливаясь потом, смешанным с грязью, почерневшими, дрожащими пальцами уцелевшей руки втыкал в приемник запасного магазина волглые от солдатского пота патроны.