Боец вскинул подбородок.
— Сегодня день, когда ты умрёшь, ублюдок.
Сжимаю кулаки. Гнев переполняет меня. Я никогда не испытывал ничего подобного прежде.
— Убирайся, или я вызову полицию, — ворчит Эш.
— Сделай это, мудак. Возможно, если они доберутся сюда быстрее, чем я убью тебя — это будет твоим единственным шансом выбраться отсюда живым.
Бросаюсь вперёд — всего несколько миллиметров, и я задел бы Шелби. Мой кулак врезается в лицо Эша, застав того врасплох. Мудак действительно считал, что я здесь только для того, чтобы перекинуться с ним словечком.
На заднем фоне раздаётся адский крик Шелби и Монти. Я замечаю его окровавленные костяшки. Перед глазами всё окрасилось алым. Ублюдку не хватило порядочности даже для того, чтобы вымыть свои чёртовы руки. Эш попытался было одурачить меня ложным ударом, но я, увернувшись, показываю ему, как это произойдёт на самом деле — я вывожу его из строя ударом своей ноги.
Оседлав торс мудака, я наношу удар за ударом по его смазливому лицу, вкладывая в них всю свою силу. Хруст ломающихся костей и ощущение тёплой крови, покрывшей мои руки, совершенно не унимают бурю во мне — только подпитывают её мощь.
Каким-то образом, невзирая на удары, Эшу удаётся пнуть меня под рёбра. Но едва ли это останавливает меня, пока дуло пистолета не прижалось к моему виску.
— Отвали от моего сына, — прорычал Монти.
Я замер.
— Пошёл на хрен.
— Даю тебе ещё один шанс. Я выстрелю, украсив свои маты твоими мозгами.
Мужчина сильнее вжимает холодный металл в мою голову.
— Вы оба — больные ублюдки. Её мать нам всё рассказала.
Слова задевают мудака. Жизнь не проносится у меня перед глазами. Нихрена подобного. Лейла, в этот момент, лежит на больничной койке, сражаясь за свою чёртову жизнь. И пистолет у виска — последнее, что меня волнует.
Отведя назад руку, я наношу ещё один удар по лицу Эша. Никогда прежде я не двигался с такой силой и скоростью. Тишину зала заполняет щелчок ломающейся кости. Пистолет у моего виска дрогнул. Я слышу чей-то крик, шум, а затем — выстрел.
— Иди, малышка. Иди.
Пропел на испанском голос Abuela. Её слова согревают меня словно тёплый пушистый плед холодным зимним днём. Я слышу её, но не вижу. Делаю ещё два шага в темноту.
Её голос становился всё тише и тише. Протянув руку, я пыталась найти её в темноте. Но натыкалась только на пустоту.
— Лейла.
Раздавшийся рядом голос вынуждает меня замереть. Он не принадлежит Abuela. Проигнорировав его, я вновь возвращаюсь к поискам.
— Лейла.
На этот раз мои плечи дрогнули. Опускаюсь на колени — и не нахожу твёрдую опору. Я словно парю в воздухе. Голос бабушки давно исчез.
— Лейла. — Мои плечи вновь задрожали. — Проснись. Малышка, пожалуйста, проснись.
Я поднимаю веки на короткий миг. Свет ослепляет. Я вновь и вновь пытаюсь открыть глаза. Но вокруг слишком ярко.
— Вот так. Давай, малышка, просыпайся. Джаг, иди за медсестрой.
Papi. Мне приходится бороться, чтобы произнести его имя. Даже не приблизившись к губам, оно застряло где-то глубоко в горле. Я расстраиваюсь всё больше, изо всех сил стараясь заставить свои рот и глаза работать. Всё это время, Papi шепчет слова ободрения. Он повторяет их вновь и вновь, пока они наконец не срабатывают.
Приоткрываю веки. Свет всё ещё слепит меня, болью отдаваясь где-то в затылке. Мне приходится приложить усилия, пока картинка перед глазами не становится чётче. Посмотрев влево, я вижу, как Джаг проводит ладонью по волосам. Отросшие кончики торчат на его макушке. Уставший взгляд бойца сосредоточен на мне. Повернувшись в другую сторону, замечаю склонившегося надо мной Papi и незнакомую женщину. Никогда прежде я не видела столько боли на его лице. Даже в день похорон или смерти Abuela.
Вновь перевожу взгляд на незнакомку. Мне понадобилось много времени, прежде чем, благодаря её именному бейджу, я поняла, что она — медсестра. Затем мои глаза замирают на аппарате, трубкам, что тянутся к моей коже, и колючему покрывалу, которым меня укрыли.
Осознание происходящего — словно жёсткий удар под дых. Эш. Проулок. Его кулак. Моя мама. Боль. И всё это из-за ревности.
— Позову доктора.
Медсестра всего лишь похлопала по плечу, но ощущение, словно она хорошенько меня встряхнула.
Казалось, тело разбилось на кусочки — настолько всё болело и ныло. Развернувшись, женщина вышла из палаты. Прежде чем я успела моргнуть или хотя бы подумать о чём-то, её место занял Papi. Я изо всех сил пыталась сглотнуть. Горло пересохло настолько, что я инстинктивно схватилась за него рукой. В мою вену воткнулась иголка капельницы — но едва ли я это почувствовала. Мне нужна вода.