Управленцы – оружие наготове – тоже играли в прохожих.
Машина скорой помощи стояла неподалёку.
И всё равно Александра страшилась идти на мост. В сумке лежал пистолет, но и он покоя не приносил.
Опасения выматывали.
На мосту, несмотря на поздний час, были люди: влюблённая парочка, какой-то подвыпивший мужик и собачница. Александра надела перчатки, поправила идеально сидящую шапку – условный знак – шагнула на мост. Она подумала, что с начала кошмарной истории двух сестёр прошёл ровно месяц. А потом увидела знакомый силуэт, галстук цвета индиго. И собственную маму с куклой в руках.
Смятение, растерянность. Потеря контроля.
Александра неуверенно шагнула навстречу.
Мама раскрыла объятья, вызвав ещё большее удивление, и звонко произнесла:
– Оказывается, ты замуж выходишь! А от нас с отцом таишься. Саша, ну, наконец-то ты взялась за ум! Правильно, хватит за убийцами бегать, пора дома осесть, детей рожать. – Посмотрела на Диму. – Простите за прямоту, Димочка, но года-то у моей дочери идут.
Александра готова была провалиться сквозь землю. Растерянность сменилась недовольством, переходящим в гнев. Похоже, она дура, повелась на россказни Виталины, а на самом деле самым страшным за сегодняшний вечер станет унижение перед Димой. Перед всеми! Наглец провернул такое, познакомился с её мамой и ещё не поднимает глаз!
– Стыдно? – обратилась к нему Александра. Увидела, как губы изогнулись в улыбке. – Димочка… – Мамина интонация не вышла, но Селивёрстова надеялась, прозвучало с достаточной издёвкой.
– Саша, ну как ты с женихом разговариваешь?
Александра не ответила маме, потянулась – ещё один условный знак. Он означал не о чем беспокоиться, и «прохожие» начали расходиться. Остались только Бриз и Гольцев.
– Соколов, дьявольская муть, ничего не хочешь объяснить? Что глаза прячешь? Зачем маму привёл? Ты, вообще, обалдел? Ты…
Начинался скандал. Эмоции взяли верх, напряжение пустилось в пляс: безумный и неукротимый. А Дима всё не поднимал головы, будто действительно стыдился.
Гольцев стоял на месте. Бриз почувствовал его напряжение.
– Там не твой брат. – Не спросил, утвердил.
– Не знаю. Понимаешь. Я давно его не видел, а Димка он… странный человек. Но… Это не Димина поза. Куртка похожа, галстук его, любимый, но… Чёрт, галстук поверх куртки? И почему он выставил правую ногу вперёд?
Те же вопросы посетили и Александру, но они просвечивались где-то там, в закоулках сознания, за пеленой радости и других бушующих эмоций. Её мать сказала про свадьбу. Что?!
У Ивана не было времени думать, он боялся лишь за жизнь своей Пули. Рванул к ней, крича:
– Девушка! Вы обещали мне фотографию!
Он надеялся, она сообразит, отойдёт в сторону, ведь загораживает убийцу! Но Александра застыла, как вкопанная.
А Соколов поднял голову.
«Чужие глаза! – пролетела ужасающая мысль в голове Селивёрстовой – Чужое лицо. Грим».
А потом она беспомощно смотрела на нож в руке убийцы, на то, как падает сначала кукла в синем платьице, а затем и мама.
Крики, выстрелы. Тот человек, которого она приняла за Диму, перевалился через ограду и полетел вниз.
Саша беззвучно опустилась на колени, прижалась губами к лицу мамы. А затем начала в отчаянье бить советскую куклу. Слёзы застилали глаза, и она не видела, как маму грузили на носилки, как один из медиков сказал: жива.
Бриз что-то говорил снова и снова. О чём-то спрашивал.
Последняя мысль Александры касалась Димы. В произошедшем она винила его.
Боль пронзила тело.
– Саша!
Бриз развернул её к себе.
– Чёрт! Да ты же ранена! Скорую! Сюда!
– Ваня, отойди. Носилки!
– Она теряет сознание! Саша! Сделайте что-нибудь!
– Ваня, не мешай!
– В машину её, срочно!
– Саша… ты слышишь?
Она не слышала. В сознании ворочалась фраза из дневника: «Все умрут. Тетя Нина, Ангел, Лилька, Юла. И ты…» А под этими именами алым светились рисунки ненавистных Витой рыб.
Рыб, уплывающих навсегда.
Глава 59
Когда умерла мама, Ваня не плакал, ведь он должен был держаться ради отца – он нужен был ему. А сейчас отец нужен был Ване.
Они сидели вдвоём в приёмном. Отец прижимал сына так, как умел – не слишком нежно, по-приятельски. Ваня хмурил брови, сдерживая слёзы.
Бесполезно.
Те падали и падали, делая из него какого-то нюню, размазню. Разве такого бы хотела увидеть Саша, очнись она в эту минуту?