Звонок. Селивёрстова.
Короткий разговор. Чурина боялась выдать эмоции. Соврала про лифт. Схватилась за голову. Бросила взгляд в окно.
Падал ненавистный снег.
Вспышкой сверкнуло осознание: ночью… кто-то… умрёт.
Глава 45
Андре всё не кололся, Александра не возвращалась. И Рукавица, не привыкший действовать по женской указке и чьей-либо ещё, в конце концов наплевал на едва ли не указание Селивёрстовой и стал давить по-своему. По-мужски. Так, как привык это делать.
– Ты понимаешь, что Чурину уже везут сюда, и совсем скоро она сдаст тебя с потрохами? – орал он на задержанного, не испытывая и толики уверенности в том, что убийца Чурина. Слишком это выглядело невероятно. Он встречал немало женщин психопаток. Видел среди слабого пола по истине страшных монстров, но всё равно с трудом верил в вину Чуриной. Он видел её, и она выглядела вполне нормальной. Неужели он ошибся? Они все ошиблись и всё это время искали не того? Однако, для Андре Владимир Андреевич должен был строить из себя всезнайку. Дышать самоуверенностью и наглостью. Должен был играть свою роль для того, чтобы сам Андре из роли вышел.
Пока игра шла впустую.
– Думаешь, она влюблена в тебя настолько, что предпочтёт свою свободу высоким отношениям? – продолжал он нагнетать. – Любовь до гроба? Судьба, а всё прочее не важно? Ты настолько наивен? Или туп?
Методы Рукавицы были грубы и вряд ли соответствовали правилам обучения профессии, но его это мало волновало. Он не желал слышать об очередном трупе. А ещё больше не желал видеть насмешливые взгляды коллег, получать разнос от начальства.
Чувствовать себя идиотом.
Чего-чего, а этого он стерпеть не смог бы.
Слишком был честолюбив. Слишком хорошо знал, как его неудачи ранят Лизу, давно мечтающую о совершенно другой, более респектабельной жизни.
Нет, он не мог опростоволоситься.
– Что молчишь? Не хочешь её выдавать? Ждёшь, когда Чурина свяжет тебя по рукам и ногам? Сейчас ещё есть возможность сбавить срок, но когда она подпишет признание…
– Какая на хрен Чурина? – сорвался Андре. – Не знаю никакую Чурину! Она не Чурина, она…
– Кто? – заорал Рукавица, нависая над задержанным. – Кто, мать твою? Говори, паскуда! Хватит смертей!
Андре плотно сомкнул губы, скрестил руки. Отвернулся.
– Не желаешь говорить? – на глазах свирепел Владимир Андреевич. Перед глазами воскресло милое личико Маши Гольцевой. Он видел её лишь однажды, но запомнил. Они с братом были похожи. Они оба, словно, не принадлежали этому миру.
Такая ассоциация возникала при взгляде на этих людей.
И Маша теперь действительно не принадлежала этому миру.
Владимир Андреевич готов был лично переломать кости Андре.
Он облокотился на спинку стула, закурил, с ленцой выпуская дым.
Андре едва заметно вдохнул смолу.
– Хочешь?
Ответом послужила недовольная мина.
– На. Покури. В тюрьме подобной роскоши не будет. Для тебя. Уж я-то сделаю всё возможное, чтобы лишить тебя этой возможности. Хотя, другие курить будут. Но не ты. Если, конечно, ты не расскажешь всё, что я хочу.
– Да пошёл ты…
– Я пойду, а ты подумай, как долго без помощи с моей стороны протянешь здоровым. Ноги, руки и другие части тела отрывают только так, стоит кому-нибудь важному отдать приказ. А приказывать там любят. Умников полно. Жестоких умников не счесть. Подумай. На что ты себя обрекаешь. А когда узнают, скольких детей ты убил…
– Что?! Каких детей? Вы охренели? Я никого не убивал! – глаза налились алым.
Рукавица поймал волну гнева: и его, и собственного, и собирался плыть до конца.
– Маленьких. Ты пойдёшь, как убийца, расчленитель. Как тебе такой расклад?
– Вы не имеете права! Вы, твари, не можете мне ничего пришить! Она меня вытащит, а потом я потрахаюсь вдоволь с вашей шатеночкой, ясно! Я тоже многое могу! Я докажу, что она сама полезла ко мне в штаны, я…
– Подожди секунду, – широко улыбнулся Рукавица, доставая молчащий телефон. – Её доставили.
Андре побелел. Глаза потухли.
Владимир Андреевич демонстративно прислонился к двери, ответил в трубку:
– Да, скажи ей, что Андре плевать хотел на её чувства и согласился всё рассказать.
– Нет! – бешено не закричал, заверещал Андре. – Я люблю тебя, не верь им!
– Плачет? Замечательно. Пускай подписывает, и мы подумаем о смягчении срока.
– Сука! Тварь! Мразь! – надрывался Андре, захлёбываясь злостью и слюнями. – Вы не имеете права! Я знаю, я знаю!