Если Помм приглашали танцевать, она вежливо отказывалась. В глубине души она побаивалась этих красных и синих вспышек, озарявших площадку, но с удовольствием смотрела на замысловатые, исполненные сладострастия фигуры, которые выделывала Марилен, досадуя в душе, что выглядит недостаточно аристократично.
Помм и не догадывалась, что вот уже несколько дней ее простоватая кругленькая мордашка портит настроение Марилен.
Собственно, перемена в Марилен произошла, когда они начали проводить вечера в «Калипсотеке». Там, оглушенная музыкой, Марилен забывала о виллах у мола и о той части человечества, у чьих ног тихо замирает море. И воскресив себя в прежней роли, она с каждым следующим танцем все яростней крутила бедрами, затянутыми в брюки из плотного сиреневого шелка.
Помм же не замечала ничего. Вплоть до той ночи, когда она вернулась из «Калипсотеки» домой одна.
На следующий день Марилен пришла за своими вещами. Она была очень оживлена и страшно торопилась:
— Меня внизу ждут. — И добавила, стоя уже на пороге: — Теперь, крошка, ты заживешь здесь в свое удовольствие.
А вот другая версия тех же событий...
...Ведь в том, что рассказано выше (стр. 79 и след.), есть некоторые натяжки, верно? Как могла, например, Марилен понять особую элегантность девушек, живущих на виллах, чью манеру держать себя мы ранее назвали «барски-пренебрежительной»? Ведь все это бесконечно ей чуждо. И даже если бы она заметила таких девушек, то назвала бы их «выпендрехами».
На самом же деле, наверное, вот что произошло: сначала Марилен скучала. Медовый месяц с Помм не мог долго продолжаться. Все было очень мило, но лишь как временный выход из положения. И вот Марилен появляется в баре «Гарден теннис-клуба». Помм сидит рядом с ней и пьет, ну, скажем, молочный коктейль с гренадином, но мы видим лишь ее контуры, и мало-помалу фигура ее растворяется в полутьме. Марилен потягивает «Джинфиз». Это дорого, но зато ты чувствуешь, что выпил: на щеках загорается румянец, появляется уверенность в себе. Да и вообще так положено в романах.
Помм и Марилен усаживаются на террасе, выходящей на корты. Марилен внимательно разглядывает игроков, привлекая этим их внимание. Далее мы увидим, как она ласкает взглядом спортивные машины, стоящие у поля для гольфа. Услышим ее звонкий смех — всюду, в любую погоду (точно взвизги сирены в тумане). И всегда Помм будет покорно семенить за ней. А Марилен и думать забыла о Помм, которая с трудом поспевает за нашей мятущейся в отчаянии красоткой (бегом на мол, потом на Морской проспект, снова на мол до самого его конца — все 1800 метров и т. д.). Помм начинает потихоньку догадываться, что она — лишняя. Но старается не подавать вида. Она по-прежнему спит в одной постели с Марилен, принимает вместе с ней душ, позволяет себя ласкать, и в этом, право же, нет ничего постыдного, — по крайней мере, в сравнении с тем, как Марилен выставляет напоказ свои страсти. Но в то же время Помм не осмеливается, не хочет порвать сладкие путы их нежного союза, в который она еще верит. Да и потом, чему быть, того не миновать, не так ли?
И вот однажды Марилен исчезла — на всю вторую половину дня. Она сказала: «Я пошла» — вместо обычного: «Пошли». Помм только было хотела встать и уже глотнула побольше воздуха, чтобы не задохнуться, следуя за Марилен, — с некоторых пор она к этому привыкла, — как вдруг до ее сознания дошло это «я пошла» вместо «пошли». Она снова села (вернее, просто осталась сидеть, поскольку встать еще не успела, но у нее было такое впечатление, будто она снова села). А за Марилен уже захлопнулась дверь. Помм услышала ее шаги на лестнице; потом этажом ниже кто-то спустил воду, потом, кажется, раздался звон посуды, а потом наступила тишина. За окном висело знойное марево (в тот день началась столь редкая для тех мест жара, которую до сих пор помнят в Кабуре). Вставать Помм уже не хотелось. Она задремала и проспала довольно долго. Разбудили ее чьи-то шаги на лестнице. Но это оказалась не Марилен. И Помм снова закрыла глаза. Ей было удивительно спокойно. А за окном кричали ласточки.
Ощущение было такое, как в кинозале, когда перед началом сеанса гасят свет. Но фильм начинался только для Марилен. Помм отлично понимала, что ей уготованы всего лишь антракты. Правда, грустно ей от этого не стало, она просто вернулась к неосознанной, но давней и глубокой уверенности в том, что она — лишь незаметный, никому по-настоящему не нужный человечек.
Она посмотрела на часы. Еще можно успеть сходить на пляж. Она очень любила полежать на закатном солнце.