– Перестань утешать себя. Даже дружбы с императором будет недостаточно. Мы не просто преступники, мы террористы. Звучит уже как приговор, как бы ни сочувственно к нам не относилась интеллигенция.
– Мне жаль, – сказал Андрей оттого, что нужно было что-то сказать.
– Да перестань, мне тошно выслушивать это в сотый раз, – в ее интонации прошелестело нечто похожее на былой взрыв в споре, но был он настолько тих и мягок, что Львов едва не поморщился.
Несгибаемая в его глазах женщина, которая даже перед лицом смерти не проронила ни слезинки, восхищала Андрея все больше. Знал бы он, во что ей обошлась эта стойкость! Иногда за легенду, созданную нами самими с помощью тех, кто будет ей верить, приходится платить дорого.
– И от кого? От тебя! Мне всегда невыносимо было причинять боль тем, кого люблю. И их причинения боли мне, хотя с этим я свыклась.
«Зачем я так сказала? Это ведь не совсем соответствует истине… Дьявол, всегда так!»
Андрей не сказал в ответ ни слова. В очередной раз Алина подумала, почему Светлана считала, что в нем есть что-то темное, и никак не могла приблизиться к его великолепной металлической сущности. При своей прозрачности Виригина стерпеть это не смогла. Алина же не только терпела, но и считала это его лучшими качествами.
– Должно быть, каждой женщине необходимо найти мужчину сильнее ее, – проронила она, сама не зная, для чего.
– Или дурачка – подкаблучника. «Мужа – мальчика, мужа – слугу».
Неприветливая комната погрузилась в могильную тишину.
– Как можно обманываться, считая традиции и предостережения ерундой? Порой они чрезмерно стесняют, но никто не отказывался ведь от целительного эффекта здравого смысла. Предостережения не вздор завистника, как можно прогорать, стремясь к свободе и лишая себя последней, а вместе с ней и счастья и уважения? Почему, если на тебя никто не давит, ты можешь задыхаться?
– Давит! Еще как давит! Время, люди, я сама!!!
Андрей опустил голову.
– Все еще любишь? – испытующе спросил он почти сразу, не давая себе времени опомниться, подняв на нее взгляд исподлобья.
Взгляд, что она знала и так любила. Она ведь почти все в нем любила несмотря на отчет в его недостатках. Алина вздрогнула. Отчего он начал речь именно о том, что оба пытались забыть. У Алины по старинке защемило сердце при созерцании его золотистых ресниц, столь дорогих, знакомых и недоступных. Сейчас, правда, при неблагородном освещении они казались серыми.
– Я любила бы тебя так, как ты сам бы захотел, – с трудом произнесла Крисницкая, решив, что откровенность не всегда означает слабость.
Странно было думать об этом легкомысленном, в сущности, чувстве накануне краха собственной казни. Ее отношение к Андрею никогда не грело ее в тяжелые часы, не доставляло радости и надежд. Не помогало оно, почти совсем умершее, и теперь.
– Это ты сейчас так говоришь… – попытался возразить Андрей, но тактично умолк, понимая, насколько для нее важно то, что она открывала.
Но он ошибся – Алина делилась этим лишь из своей любви к порядку и отсутствию недомолвок, чтобы он после нее не думал что-то, что не отвечало действительности.
– Мирилась и была бы безмерно благодарна за само твое присутствие рядом. Но теперь ни это, ни что-то еще не имеет никакой ценности. В какой-то мере я даже смирила свою гордость, пусть все равно не положила свое состояние на свое.
– Хорошая моя, милая девочка! Я вытащу тебя отсюда, и у нас появится шанс еще все исправить…
– Что ты мелешь… – устало произнесла Алина, закрывая глаза от глупости прозвучавшей фразы.
– Ты бы не хотела? – спросил Андрей, поникнув.
– Хотела бы что? Чтобы ты женился на мне из жалости? Уволь.
Вновь каморка погрузилась в гнетущее молчание.
– Мне только непонятно, почему я всегда так тебе не нравилась… – вновь прервала его Алина, пытливо глядя на своего собеседника.
– Почему не нравилась? – удивление Андрея при всем его желании быть до конца загадкой всплыло на его вытянутом лице.
– Почему же ты не ответил мне взаимностью?
Не дав ему вставить: «Каждому свое», продолжила:
– В любом случае это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Даже если бы я не была в неволе, я не позволила бы тебе так унизить меня.
– Унизить признанием, что ты дорога мне?
– Унизить подбиранием объедков со стола хорошо известной нам обоим барышни.
– Ах, вот как… – уже совсем ошарашено произнес Андрей.
– Тебе ведь просто хочется загладить свою вину передо мной. Не так ли? Но избавь меня от своей жалости, пусть это будет моя последняя воля. Ах, как пафосно это звучит, не находишь? Я сама себе противна от всей той ерунды, что несу под угрозой исчезновения с лица Земли. Ничего ведь нет на небе, кроме облаков. Ни-че-го.