Барабаны забили угрожающую тревожную мелодию, раздражающе молотили уши, нагнетая панику и не давай прочувствовать в полной мере последнее мгновение. Алина неистово зажмурилась и попыталась представить, как сжимает руку брата. В эту же секунду, удивленные тем, как это быстро настало, все трое сорвались вниз. Алина не мыслила уже ничего, пока дергалась, повиснув на гнилой веревке. Всеми мыслями она была за гранью, хоть и не верила, что там может быть что-то интересное. Константину показалось, что он слышит хруст собственных костей, пробравшийся по его телу. Через мгновение и для него наступила вечная темнота.
41
Андрей не мог так же беспечно, как в прежние тягучие времена, просто войти в дом благодетеля, дабы сообщить Крисницкому, что двое из его детей повешены. Он так надеялся на мирный исход дела, что так и не рассказал правды, опасаясь за здоровье старика.
– Что это ты такой ошпаренный? – шутливо, хоть и насуплено спросил его Михаил Семенович, даже не поприветствовав.
Крисницкий вальяжно полулежал в кресле и пил кофе с присущей ему истинно аристократической не вычурной элегантностью, наблюдая, как крестьянские дети собирают под мансардой цветные камешки. Крошечная чашечка в его руках аккуратно ложилась на блюдце.
– Вот бы обзавестись внуками… – мечтательно протянул он и помрачнел. – Только вот мне это не грозит.
Почему Крисницкого вдруг прошибло на сентиментальность и любовь к детворе, не смог объяснить даже он.
– Отчего же? – Андрей почувствовал, как под плотным костюмом его прошибает холодный пот.
– Сам ведь знаешь – Алиночка скорее уйдет из дома, чем согласится «на кабалу» … Сущего бесенка я вырастил, Андрюша.
Андрей приоткрыл рот и несколько мгновений стоял неподвижно. Наконец, Крисницкий, повернувшись к нему, заметил выражение его лица и обеспокоенно спросил, в чем дело.
– Отец, – разрезал тишину Борис, – произошло нечто неприятное. Скорее, даже ужасное.
Андрей покосился на младшего хозяйского сына. Что заставило его открыть рот? Обычно он молчал долго и насуплено, не участвовал ни в каких диспутах и не проявлял ни к чему абсолютно никакого интереса, поэтому никто и не пытался разговорить его, считая зачастую элементом декора чудака Крисницкого.
– Что же? – резко отчеканил Крисницкий.
Андрей невольно подумал, за что Михаил Семенович так обращается с сыном. Борис из-за прилежной, но не дающей результаты учебы в столичной гимназии объявлялся дома редко, и Львов крайне мало его знал. Сейчас он обитал дома из-за болезни, которую сам себе выдумал. Учебное заведение его находилось неподалеку от особняка Михаила Семеновича, поэтому младший Крисницкий мог позволить себе это. Конечно, если бы даже Борис Михайлович жил под отчим кровом постоянно, это никоим образом не способствовало бы их сближению, поскольку человек, подобный Борису, вообще ни с кем не мог сблизиться. Были у него приятели, да и те увязались за ним от нечего делать. Или же из-за того, что им так же не с кем было вращаться.
– Отец, – терпеливо и очень тихо продолжал Борис, не выдавая никаких следов волнения, – Алину и Константина казнили после пребывания в Петропавловской.
Борису, в сущности, просто хотелось, чтобы отец увидел, как сестра порочна, он не пытался доставить ему боль. Опасаясь, что Крисницкий не поверит словам, сын со скрупулезностью одержимого застилающей остальную жизнь идеей ограниченного мальчишки готовил подтверждение. Он не мог понять, что, даже если бы Крисницкий узнал все о своей девочке, он никогда не отрекся бы от нее, оправдывая каждый ее шаг и желая лишь помочь.
Через несколько минут, опомнившись от абсолютного обездвижения, посеревший от внутренней боли, Крисницкий пытался спуститься с веранды в сад. Андрей замер поодаль, не решаясь даже помочь, поскольку чувствовал вину, с которой не мог справиться. Неожиданно его осветила безумная на первый взгляд идея… Львов глубоко вздохнул, обеспокоенно покосился на старика и, решив не тормошить его, или, быть может, испугавшись, велел запрягать лошадей в Петербург.