Что-то в чертах обратившегося к нему лица, залитого презреньем к его ссыхающейся фигуре, но сохранившего часть прежней красоты, напомнило Михаилу Семеновичу, сутулому пятидесятишестилетнему дворянину, о его поколении. Ощущение, что все это где-то происходило, всегда тянуло его, заставляя мучительно соображать, откуда взялось неизмеримое по мощи и тяжести чувство… Несколько секунд Крисницкий как в полусне соображал, откуда знает эту женщину, пока не разразило его, точно громом – Марианна! Не сразу до Михаила Семеновича достучалось, что этот скользкий взгляд принадлежит ей, с которой столько связано… Да, чувства ослабели, быть может, стерлись (если бывает, что такая страсть стирается совсем), но она, похоже, ничего не забыла. В льдистом взгляде холодных глаз не было былой любви, зато явственно читалось не прощение. Просто уму непостижимо… Под давлением этих тяжелых век он и сам вдруг как будто приблизился к земле, внезапно налетела на него непомерная усталость. Даже с его воспаленным в последние месяцы мировоззрением не мог Михаил Семенович предположить, отчего теперь, когда погиб их общий ребенок, она смотрит так не враждебно даже, не упрекающее, а будто хочет превратить его в камень. Марианна, прощупав его реакцию, ощутила, как все ее существо заливается мрачным чувством справедливости.
Про себя свое отношение к Крисницкому, ставшему ей на долгие годы злым гением, Марианна навсегда крестила одержимостью. У Тони же отдача благодетелю своему, защитнику и напророченному венчанному супругу, по всей видимости, сильнее дружбы, окрашенной любопытством и преклонением, не поднималась. Молодая жена Крисницкого вовсе, должно быть, не догадывалась о том, что низменные стремления плоти могут стать сильнее личности, направлять ее, гнать за собой. Не разбуженная чистая девочка… Как это скучно! Крисницкий задумывался об этом нечасто и теперь согласился бы с Марианной, если бы узнал ее соображения. Раньше он не был достаточно опытен, чтобы понять это, а, если разобраться, и не хотел… Он несся по жизни, лишь черпая, а отдавая, если придется. Что было с его стороны в отношении обеих женщин, Крисницкий так и не прояснил. По крайней мере, нечто неизмеримо большее, чем ко всем остальным. Михаил всегда был уверен, что каждая любовь глубоко индивидуальна, и вгонять ее в рамки навязанных образов никак не годится. Он любил их обеих, быть может, даже в одно и то же время, и созидательная любовь победила бешеную.
Они ни слова не сказали друг другу, лишь смотрели. Смотрели, и перед обоими представал их блестящий роман, которому завидовала половина Петербурга. Все эти косые взгляды гордых голов, шелковые красные платья, в которых Веденина выглядела как богиня, реки шампанского, свечей, шелка, бархата… В Крисницком воскресали ее молодые образы, упоение, которое они получили рядом друг с другом. Он ни о чем не жалел. А Тоня… Ее появление было так безболезненно и тихо, что буйство изжило само себя. Марианна в его понимании была чем-то иным, более даже высоким, но все же не главным, не имеющем права принадлежать ему постоянно. Красивым развлечением, экзотическим цветком. С самого начала он так и воспринимал ее, а она не смогла раскусить эту пилюлю, грезя и витая в болотах.
«Интересно, а переживал бы он так, если бы умерла я», – с мраморной нестирающейся обидой думала Марианна, вертя в руках письмо от овдовевшего Крисницкого, когда он удосужился написать ей после смерти жены, неизвестно на что надеясь. Послание то осталось без ответа.
Марианна же вспоминала его предательство, отчаяние в начале беременности, меланхолию, брак с малознакомым человеком, все связанные с этим муки и страхи… Смерть Кости, опять же из-за этого олуха, не имеющего права зваться ему отцом. Кто еще распространял среди молодых умов этот бред, которому даже в молодости не следовал, но сочувствовал? Вышел сухой из воды, да в пучину затянул. К чему ведут эти революции? Лишь к смерти. И плевать на остальных, она не желает терять родных из-за того, что кому-то там захотелось поиграть в благородство! Чем дольше жила Марианна Лиговская, тем лучше понимала мужчин, и тем меньше они ей нравились.
– Здравствуй, Марианна. Так вот какая ты стала, – с натугой изрек Крисницкий после двух неудачных попыток приветствовать ее.
Марианна будто дернулась от легчайшего удара током. Подняв на бывшего любовника пожухлое лицо и сужая глаза, словно они слезились, она не без труда выговорила:
– И тебе не хворать.
Далее последовало невероятно долгая и содержательная для обоих пауза. Михаил Семенович все больше съеживался, так ему стало неуютно.
– Если ты думаешь, что я перестал уважать тебя, – оторопело произнес Крисницкий, натыкаясь на холодную стену и отчаиваясь получить хоть какую-то отдачу, – ты заблуждаешься.