Арей устало прикрыл глаза рукой. Нет, невозможно. Всё это слишком хорошо, слишком слащаво для такого, как он. Барон мрака давно усвоил, что счастливая жизнь с кем-то — не то, что ему дано будет познать. Ведь счастье — это уязвимость, а у мрака не должно быть уязвимых мест.
Но как же он хотел, Тартар всё подери, как хотел, чтобы Пелька могла остаться подле него! Он думал о том, как бесстрашны двое, соединенные светом. Бесстрашны и непобедимы, всесильными их делает одно на двоих чувство. И сейчас он уже не знал, что крепче — пуповина, связывающая его с мраком, или та невидимая серебристая нить, что протянулась между ним и девушкой.
Почувствовав на себе взгляд, Арей открыл глаза. Пелька, немного приподнявшись на локтях, смотрела прямо на него, и на её потрясенном лице читалась грусть. Выпрямившись, мечник скривился и небрежно указал рукой на свой дарх, который продолжал сыто извиваться на столе. В красноватых отблесках пламени грани сосульки завораживали своими переливами, и Пелька невольно засмотрелась на эту замысловатую игру света и тени.
— Моя добыча, — саркастически произнес Арей. — Так стражи мрака и питаются — нас невозможно по-настоящему насытить едой, сном или женщинами. Ни один кусок прожаренного мяса не утолит наш голод, сутки сна не восполнят наших сил и ни одна блудница не подарит такого наслаждения, как сияние одной-единственной человеческой души, заточенной во тьме наших дархов.
Говоря это, мечник вглядывался в Пельку, стараясь не пропустить момент, когда её охватят страх и презрение — и вот оно, гипнотический блеск в глазах девушки сменился ужасом неверия, она с трудом поднялась с постели и, пошатываясь, приблизилась к мужчине.
— Зачем вы пытаетесь напугать меня? — тихо спросила Пелька.
— Я пытаюсь открыть тебе глаза, глупая девчонка, — горько усмехнулся барон мрака. — Чем полнее мой дарх, тем больше пуст я. Понимаешь ты это? Мне нечего тебе предложить!
Пелька опустилась на колени перед стулом, на котором сидел Арей.
— Вы просто не хотите попробовать. Я вижу то, чего не видите вы, позвольте помочь вам, — девушка протянула руку, положив ладонь мечнику на грудь, и под её пальцами сердце мужчины забилось быстрее. — Свет не погас окончательно, — прошептала она, — всё ещё можно исправить.
Глаза барона мрака потемнели от отчаяния и гнева, он схватил тонкое запястье и потянул Пельку к своему лицу. Темные, познавшие боль и страдание зрачки впились в неё пиявками, и сосущая пустота Тартара накрыла обоих безнадежной завесой.
— Когда ты поймешь, наконец? Я тот, кто я есть! Думаешь, нескольких поцелуев достаточно, чтобы я потерял голову и забыл, что значит служить мраку? Думаешь, стоит тебе попросить, и я отрекусь от дарха, своего меча и побегу с тобой в поле валяться среди цветочков и смотреть на облака? Этого не будет!
Резко отбросив руку девушки, мечник поднялся и начал ходить из угла в угол. Когда эмоции захлестывали его, он не способен был оставаться на одном месте. Чтобы не отравиться собственной злобой, ему требовалось движение.
Пелька смотрела на него большими печальными глазами. Она чувствовала, как сильно пошатнулись за эти несколько месяцев возведенные им стены. А ещё девушка знала, кто он такой, как знала и то, на какой большой риск идет, вверяя ему свою судьбу, вручая ему своё сердце. Она, человек, любящий всей душой, могла ясно видеть того, кто не был способен на подобные чувства. И всё же Пелька не колебалась. Ей самой была не совсем понятна собственная уверенность — как если бы среди непроглядной тьмы вдруг засиял огонек, осветивший тропу и указавший ей путь.
Когда девушка увидела раскрытый дарх мечника, из него струился нежный мелодичный перезвон. Это был самый горестный звук, который ей доводилось слышать в своей жизни. Сердце щемило от тонкой мелодии, и она поняла, что это плач душ, которые молят о покое. В тот миг Пелька готова была отдать свою жизнь за одну спасенную песчинку.
Душа Арея, даже изуродованная мраком, всё ещё лучилась остатками света. Скованная до того мерзлотой Тартара, она всё больше ссыхалась, однако любовь коснулась её, задела самым кончиком своего крыла, и лед тронулся. Пелька была той самой девушкой, которая способна на самопожертвование, спасающее даже самые заблудшие души. И теперь она пришла, чтобы помочь мужчине, которого полюбила. Они либо воспарят вместе, либо погибнут — но по отдельности уже не смогут.
И Арей чувствовал это. Видел в её глазах, читал в безмолвном движении губ. Как легко было бы отбросить всё то, что сделано! Броситься в море чистых чувств, разрезать волны, позволить им омыть себя и смыть все грехи. Почему всё должно быть так сложно? Почему нельзя просто принять то, что произошло? Есть он, мужчина, и есть женщина, которая любит его.
Но совесть — то немногое, что от неё осталось — назойливо шептала мечнику, как эгоистично будет воспользоваться любовью этой невероятной девушки, какими последствиями грозит признание собственных чувств.
И снова он нетерпеливо заговорил:
— Ты не знаешь, что я делал! Не понимаешь, ярмо каких грехов лежит на мне!
Пелька шагнула к нему:
— Так поделитесь этой ношей! Я все вынесу, поверьте, я сильная. А вместе…
— Поделиться с тобой моей ношей? — сквозь зубы выговорил Арей, хватая девушку за плечи и встряхивая. — Глупое создание! Моё бремя не для людей, тем более не для женщин. Только у бабы всё может быть просто! Думаешь, ты первая, кто хочет изменить существующий порядок вещей?
— Думаю, я первая, кто пытается спасти вас, — спокойно ответила Пелька, хотя голос её дрожал, а губы прыгали.
Внезапно Арей наклонился к ней и угрожающе прошептал:
— А кто спасет тебя, девочка?
Мужской запах, уже знакомый Пельке, ударил в голову, однако она твердо выдержала его взгляд, только спросила тихо:
— О чём вы?
Взгляд Арея прошелся по всему её телу, нахально задержавшись на вздымавшейся от волнения груди, а потом его свистящий шепот раздался над самым ухом:
— Знаешь, сколько раз я мог взять тебя силой, не заботясь о твоих чувствах? Всё это время ты отказывалась признавать, кто я такой, дразнила меня, не задумываясь над тем, что я страж мрака и мужчина. А между тем я познал многих женщин, — теперь его голос хрипел, болезненно ввинчиваясь в разум девушки, — и не все они ложились со мной по своей воле.
Усталость и напряжение насыщенного вечера и трудного разговора накрыли Пельку, она судорожно выдохнула, дернулась в медвежьих руках мечника и удивилась, когда он легко выпустил её, отступая на шаг.
Распрямив плечи, девушка вскинула голову, её тонкий, но сильный голос зазвенел в прогретом воздухе комнаты:
— Ты трус, — так впервые она обратилась к Арею на “ты”, и продолжила, не обращая внимания на то, как вспыхнули гневом его глаза. — Да, ты трус, хотя никогда сам себе в этом не признаешься. И не потому, что — я знаю это — не посмеешь взять меня принуждением. Ты боишься любви и боишься любить, предпочитая укрыться от всех в броне своего безразличия. Вот только она насквозь лживая! Меня тебе не обмануть! Дело не в том, что ты не хочешь перекладывать на меня свою ношу. Просто тебя пугают чувства и то, что они с собой несут! Мы повстречались и стали узнавать друг друга, но чем более близки мы становимся, тем больше дистанции ты пытаешься создать между нами. Мы полюбили, и ты так этого боишься, что готов отказаться от взаимного счастья и возможности что-то построить!
Вот всё и было сказано. Барон мрака стоял напротив худой девушки вдвое меньше себя и не верил в то, что произносят её уста, не понимал, откуда в ней столько стойкости и веры, тогда как сам он разваливался на части. Гнев, закипевший было в нём при первых её словах, под конец фразы утих, оставив лишь злость на самого себя. А ещё усталость, бесконечную, как небесные просторы.