Ничто на свете не заставило бы девушку пошевелится, однако жажда, настойчиво царапавшая гортань и вызвавшая кашель, вынудила её мягко высвободиться из объятий мечника. Она попыталась встать, но слабость сковала онемевшие конечности и заставила Пельку рухнуть обратно на постель. Рядом послышался тихий, гортанный смех Арея. Девушка ткнула его в плечо твердым кулачком, но мечник, продолжая смеяться, ласково поцеловал её в кончик носа и поднялся, чтобы принести воды.
Пелька всё ещё немного стеснялась наготы — своей и его, — и поэтому вид массивного, обнаженного мужского тела заставил её зардеться и опустить глаза, одновременно натягивая на себя сбившуюся в ноги простыню. Арей вернулся назад с деревянной кружкой, по дороге споткнувшись обо что-то и расплескав половину содержимого. Пробормотав сквозь зубы ругательство, он протянул воду девушке, которую та выпила несколькими жадными глотками.
Мечник улегся на прежнее место, а Пелька, отставив кружку, обратила внимание на дорожную сумку, послужившую препятствием. Из-под льняной ткани выглядывала узорчатая деревянная крышка. Нагнувшись, девушка вытянула странный предмет, мгновенно узнав его. Это был тот самый ларец, что Арей забрал из своей башни в день, когда они отправились на Лысую Гору.
Пелька подняла взгляд на мечника, однако тот не пытался её остановить. Она провела пальцами по резным стенкам. Ларчик, искусно украшенный странными, непонятными узорами, был сделан из добротного дерева, но при этом, казалось, ничего не весил.
— Можно? — спросила девушка, взявшись за крышку.
Арей ничего не ответил, но она почему-то знала, что ей позволено заглянуть туда, и бесшумно открыла ларец. Внутри оказалась простая пастушья флейта. Пелька насчитала шесть круглых отверстий посередине и ещё одно, более продолговатое, у основания. Инструмент был затертым, явно очень старым. Ощутив под пальцами шероховатость, девушка пригляделась и поняла, что это трещина. Когда-то флейта была расколота, но затем каким-то образом склеена вновь.
А в следующее мгновение Пелька забыла и про флейту, и про Арея, и даже про то, где она находится. Её вдруг ослепило сияние — краткое, но чистое, ясное, как первый луч солнца после дождливой ночи. На дне ларца лежали крылья. Всего пять пар — крохотные, похожие на амулеты, но выглядевшие, как настоящие. Их свечение то тускнело, то вновь набирало силу, однако это мерцание завораживало так же сильно, как блестящие грани дарха. Только свет крыльев был животворящим, теплым, надежным. От него невозможно было оторваться.
Пелька потрясенно взглянула на барона мрака. Горечь и тоска на его лице впервые проступили так явственно, так четко. Не сокрытые больше за маской иронии и тьмы, они разливались, выходя из берегов, пока, наконец, не затронули глаза, блеснувшие опасной влагой.
Девушка по-прежнему молча смотрела на него, ожидая ответов на незаданные вопросы, и он заговорил, с трудом прочистив горло:
— Это крылья стражей света. Мои трофеи. По приказу Лигула их нужно доставлять в Тартар, чтобы они хранились там без возможности возврата. Но я… я не смог. Я не отдал их свету и не передал мраку. Я оставил их у себя, сам не знаю зачем. Ведь я не могу коснуться их, не могу использовать их силу. Даже…
Мечник протянул пальцы, указывая на крылья, лежавшие в стороне от прочих. Они были золотыми, как и остальные, но их сияние почти угасло.
— Это мои.
Пелька затаила дыхание и не шевелилась, боясь спугнуть неожиданное откровение его души. Однако Арей замолчал, и тогда, отставив ларец в сторону, девушка придвинулась к нему, не замечая, как спала простыня, укрывавшая её тело. Дотронувшись до его щеки, она шепнула:
— Расскажи мне. Поделись со мной — пусть это будет нашим общим.
Барон мрака покачал головой:
— Ты не поймешь. Не сможешь понять, ведь даже я сам до конца не могу.
— Нет, — её пальцы надавили сильнее, вынуждая его повернуть голову и взглянуть ей в глаза. — Нет, я не пойму всего, ты прав. Но я смогу разделить с тобой эту тяжесть. Я хочу этого, позволь мне, Арей.
Тихий, нежный шепот Пельки убаюкивал, давал надежду. Будто сам Творец раскрывал ему врата райского сада, в котором усталый путник смог бы, наконец, отдохнуть от тягот отверженности и одиночества.
И мечник заговорил. Он рассказал ей всё, всю историю с самого начала. О Сотворении, о том, как они любили и почитали того, кто создал всё, служа его благим идеалам. Как совершенны были небесные своды, раскинувшиеся где-то там, за границей облаков, и насколько прекрасна была необъятность безликой вселенной.
Он поведал ей, как появился человек, и как дарованная ему вечность в виде яркой песчинки разрушила безмятежное существование. Раскол, прошедший между стражами света, привел к краху, и небеса разверзлись, изгоняя падших стражей на землю. Скорбь пропитывала каждое слово рассказчика, когда он заговорил о страшных изменениях, коснувшихся его товарищей; о том, как жестокость породила первых убийц, и как начал меняться мир под влиянием распространявшейся тьмы. Как, в конце концов, изуродованные и проклинающие всё и вся, они спустились в расщелину под землей и назвали её Тартаром.
— Я не пошел с ними, — усталый, осипший голос Арея звучал едва слышно. — Я остался наверху и в тот же день обрубил свои крылья. Зная, что произойдет с ними вскоре, я не хотел ждать и видеть их смерть. Ларец, в котором они хранятся, я изготовил ещё в Эдеме и, когда нас изгнали, забрал с собой. Флейта тоже моя. Когда-то в порыве гнева и злости я перерубил её мечом, но затем склеил вновь. Я ни разу не играл на ней с тех пор, как… Вот и всё.
Тишина, наступившая после его слов, была такой плотной, что её можно было резать ножом. Подавленная и притихшая, Пелька сидела в углу кровати, обняв руками колени. За окном, не прикрытым ставнями, всё ещё плескалась темнота, однако самый краешек горизонта едва заметно порозовел, возвещая наступление нового дня. Целая ночь вместила в себя рассказ о бессмертной жизни.
Девушка плакала, не в силах сдержать рвущуюся наружу боль. Арей не пытался успокоить её или утешить. Он просто смотрел, как худые ладошки трут глаза. Наконец, тонко вздохнув, Пелька бережно сложила флейту в ларчик и аккуратно отодвинула его в изножье. А затем придвинулась к мечнику, обхватывая ладонями его лицо, заглядывая в глаза, в самую суть его изорванной души.
— Теперь я понимаю, — тихо сказала она. — Теперь я знаю твою историю и понимаю, почему ты боялся привязываться. Ты не можешь отпустить себя и не хочешь повторения страданий. Ты не захочешь полюбить меня, — закончила она, и её ореховый взгляд снова затуманился от набежавших слез.
Она заморгала в попытке удержать их. Арей покачал головой, крепко сжал губы, не в силах справиться с собой.
— Пелька, — прошептал он в конце концов, — слишком поздно. Как я могу не любить тебя?
Он притянул её к себе в неуклюжем и отчаянном поцелуе, и соленые капли текли по их соединенным губам. Девушка цеплялась за его плечи, жалась к нему, боясь отпустить.
Когда они отстранились друг от друга, мечник запустил пальцы в её темные волосы, прижимая Пельку к своей груди. Они лежали так, пока слезы на щеках девушки не высохли и скопившаяся усталость не сомкнула её веки. А барон мрака пролежал всё утро без сна, оберегая возлюбленную, слушая её мерное дыхание.
Он вспомнил, когда последний раз был так спокоен и счастлив.
Много-много столетий назад.
До того, как лишился крыльев.
В Эдеме.
========== 12. Янтарный закат ==========
Тлеет утренний свет, и с холодных небес
Льется вниз моя тоска.
Я ловлю её след, но и след уж исчез,