О нет, это не было дурным сном. От болезненной реальности нельзя было спасти, укрыться. Спустя бесконечные десятки лет Арей, наконец, это понял.
Они погибли, их больше не было.
Настало время перевернуть страницу.
И почему-то в тот момент, когда он твёрдо шептал: «Я, мечник Арей, бог войны, беру тебя, Мефодий Буслаев, в ученики», ему вдруг вспомнилась залитая солнцем поляна, тень древних сосен и совсем другая клятва…
Уж вы голуби, уж вы сизаи, сизокрылаи,
Уж вы где были, а далёко-ли, и что видали?
Ну, а мы были на расстаньици, на прощаньици,
Там, где душенька с телом белым расставалося,
Расставалося, да разлучалося, горько плаколося.
Как тебе, тело, вовек в земле тлеть,
А как мне душе далеко идти, тяжело нести
Грехи тяжкия, да перетяжкия в муку вечную.
***
В тот миг, когда тяжелая каменная плита упала сверху, раздробив её кости и раздавив внутренности, она умерла. «Вот и всё, — подумалось ей, — меня не стало». Погибла земная девушка Пелька, двадцати лет от роду, жена Арея и мать Мирославы.
Но не её бессмертный дух, сияющий ярким светом посреди давящей тьмы.
Пускай физическое тело бренно, оно всё же связано с эйдосом крепкими нитями. Душа, насильно вырванная из тела, умирающего мучительной смертью, нестерпимо болит. Эта крохотная точка вечности, чуткая к любым проявлениям жизни, отзывается на страдание. И душа Пельки испытывала страшные муки, причиняемые ей телесной смертью.
Но лишиться эйдоса, оставшись наедине с мраком, оказалось куда страшнее. Когда человеческое сердце перестало биться, она потеряла последнюю связь с реальностью, и сосущие щупальца тьмы начали пить из неё силы. Однако силы вечности неисчерпаемы, и эта пытка длилась очень, очень долго, ей не было конца.
Раз за разом во мраке заточения Пелька переживала смерть дочери и свою, в отчаянии надеясь на спасение, даже зная, что от безысходности нельзя скрыться. И в этой безнадёжной пустоте голоса нашептывали ей о том, что весь мир состоит из одной лишь черноты — голоса, изуродованные перенесёнными страданиями. Она не видела их обладателей, но знала, что они — искалеченные обломки чьих-то судеб. Жуткие призраки, бывшие когда-то людьми, магами, стражами — все они слились со мраком, подпитывая его собственной болью.
Время шло, а измученная душа девушки по-прежнему была заточена во тьме, пока мироздание, наконец, не восстановило баланс сил, вернув их с дочерью эйдосы свету. Это чувство было сродни потоку воздуха в лёгкие человека, умирающего от удушья — желанное, но болезненное. Настолько, что на какой-то миг Пельке захотелось вернуться обратно, в привычные, убаюкивающие объятия мрака. Подобно ребенку, в муках появляющемуся на свет, ей тяжело было вновь привыкнуть к пугающей свободе, открыть глаза, ощутить сияющую благодать.
Она всё чувствовала и всё помнила, но иначе, чем будучи живой. Однако Пелька сразу узнала эти слепящие яркие столпы, уходящие в бесконечность, воздушные облака и запах напоенной дождём земли. Покой, снизошедший на неё, был таким всепоглощающим и абсолютным, что это даже не удивляло. Ей не нужно было напрягаться для того, чтобы увидеть всю красоту нескончаемой Вселенной, понять неразрывную связь всего сущего, ощутить благословенное, но незримое присутствие Его. Она вернулась туда, откуда история берёт своё начало.
Но память прошлой, подошедшей к концу, жизни по-прежнему тревожным колокольчиком звенела где-то в глубинах успокоенной души. У той, кем она была, остались незаконченные дела. У неё были муж и дочь, однако Пелька не могла ощутить их. Следы этих двух судеб терялись где-то в безвестности, и встревоженная душа мерцала печально и настойчиво.
Где ты, дитя, рождённое земной мною?..
Где ты, мужчина, которого я любила при жизни?..
…В человеческом мире прошло почти десять лет, прежде чем Пелька, наконец, освоилась с новой формой существования. Она могла долго-долго гулять по эдемскому саду, и ей казалось, что прошло всего несколько минут, тогда как на самом деле минуло несколько месяцев. Она познакомилась с другими обитателями этих мест, вкушала невиданные фрукты и пила нектар из незнакомых цветов. Она впервые увидела полёты стражей, почувствовала невероятный порыв воздуха, когда разом распахивались десятки огромных крыльев.
Её счастье среди небесных просторов было бы всеобъемлющим, если бы не тревога за две неспокойные души. И, когда настало время, к ней пришёл тот, кто смог всё объяснить.
Пелька сидела у подножия оливкового дерева, рисуя. Она сама толком не знала, что хотела изобразить, её рука просто двигалась по желтоватой бумаге, заполняя пространство штрихами. Услышав шорох, Пелька подняла голову.
Перед ней стоял невысокий, изящно сложенный мужчина. На носу у него немного криво сидели очки, в их стёклах блестело её собственное отражение. Он приблизился и вопросительно указал на место рядом с девушкой. Пелька так же безмолвно подвинулась, сделав приглашающий жест.
Мужчина опустился на мягкую траву, с любопытством оглядываясь по сторонам, так, будто давно не бывал в этой части сада. А между тем, Пелька отчетливо ощущала, что в Эдеме даже комар не пролетит без его ведома.
— В это время здесь особенно хорошо, — спокойно заметил незнакомец. У него был приятный, бархатный голос, располагающий к себе А когда он повернулся к Пельке, она увидела, что и глаза его были под стать: мудрые и понимающие, безмятежного зелёного оттенка. Яркий отсвет привлёк внимание девушки, и, опустив голову, она увидела, что на груди блестели золотом миниатюре крылья
Рябь воспоминаний подёрнула гладь её памяти.
— Я знаю, кто вы, — тихо сказала Пелька. — Он рассказывал мне о вас.
Мужчина немного склонил голову, будто заново приветствуя девушку.
— Что ж, слухи о тебе не лгали, Пелька, — ответил он. — Я рад узнать, что, хоть мои подопечные и грешат не самыми благородными для стражей света сплетнями, зато хотя бы говорят правду.
— И что же вы слышали? — девушка отложила в сторону бумагу и карандаш.
— Говорили, что у тебя есть кое-какие магические способности, что ты умна и проницательна. А ещё, что ты всегда немного грустна, несмотря на всеобщую истинную радость этого места.
Пелька неотрывно смотрела в глаза Троилу. Проницательность, о которой упомянул Генеральный Страж, подсказывала ей, что тот пришёл неспроста. Тот улыбнулся, будто подтверждая её мысли.
— У вас есть новости о них, да?
Троил помолчал, внимательно изучая выражение лица девушки, прежде чем ответить:
— Есть, целых две. Одна хорошая, и она касается вашей дочери. Девочка жива. Ей было возвращено человеческое тело и эйдос для того, чтобы её душа смогла сделать выбор.
— Жива… — потрясенно прошептала Пелька.
Генеральный страж кивнул:
— Да, теперь она человеческая девушка по имени Варвара. В ней много от тебя, — мужчина снова улыбнулся, — но много и от отца, поэтому её эйдосу предстоит непростой путь.
Пелька хотела спросить о другой новости, но не решалась: грудь её сдавило нехорошее предчувствие.
— Ты знаешь, сколько лет твоя душа была в плену у мрака? — мягко поинтересовался Троил, и стекла его очков блеснули в лучах солнца.
Девушка покачала головой.
— Много столетий, — продолжал страж. — В человеческом мире наступил двадцать первый век. Всё очень изменилось.
Пелька с трудом верила своим ушам. Пока её эйдос был заключен во тьме, время для неё перестало существовать, поэтому она понятия не имела, что Средневековье давно закончилось и настала новая эра. Чтобы отвлечься от свалившихся на неё разом новостей, Пелька снова потянулась за карандашом и бумагой.
— Арей сейчас… он в Москве, да? — поинтересовалась она как можно спокойней, чертя грифельным острием линию за линией.
Троил вздохнул и откинулся назад, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева.