— С моей стороны было наивно думать, что наш разговор будет коротким и простым, — задумчиво произнес генеральный страж. — Тебе придется выслушать, с чего всё началось, чтобы понять до конца, что произошло…
…И он рассказал ей всё. Первую часть истории Пелька уже слышала однажды: в памяти смутно всплывала морозная ночь, деревянный узор под руками и другой мужской голос, рассказывающий ей о падении стражей света. Человеческие воспоминания были очень мутными, будто она смотрела на что-то сквозь маслянистую плёнку в глазах, однако та история въелась ей в душу. А память души вечна.
Вторую часть рассказа занимали события, которые произошли уже после её гибели. Пелька слушала молча, ни разу не перебив и не задав ни одного вопроса. Только голубая песчинка в её груди мерцала печально и тоскливо, когда Троил поведал о горе, постигшем Арея. Об его окончательном разложении и мести, которая стала смыслом жизни мечника. Генеральный страж ничего не утаил, не приукрасил, дойдя до самого конца. До промозглого октябрьского вечера, когда в живописном парке на юге Москвы мужчина, которого она любила, совершил самый благородный поступок в своей жизни, тем самым расставшись с этой самой жизнью.
Когда Троил закончил рассказ, наступила тишина. Даже без конца поющие в Эдеме птицы почему-то замолчали, не шумел ветер в клейких листочках, не слышны были полетные тренировки стражей. Только лёгкое шуршание тонкого стержня о бумагу.
Наконец, Пелька подняла голову. В её глазах светилось смиренное спокойствие, и про себя Генеральный страж отметил, что сила этой настрадавшейся души действительно велика.
— Значит, он мёртв, — выговорила Пелька.
— Да, сейчас он в Тартаре.
— И… теперь он там навсегда?
Она боялась услышать страшный ответ, но была внутренне к нему готова. Однако до её слуха понеслись не те слова, которых Пелька ожидала:
— Арей совершил невозможное дважды. Первый раз — когда полюбил, искренне, по-настоящему, ведь только такая любовь способна зачать новую жизнь. Второй — когда он принёс себя в жертву, и снова во имя любви.
Троил неожиданно поднялся на ноги, его зелёные глаза проницательно мерцали.
— Когда-то именно ты стала для него той нитью, что связывала его со светом. Ещё не всё потеряно, и ты можешь исполнить то, чего не успела сделать при жизни. Спасти душу, заблудшую во мраке, вернуть её к высшему, к покою, к вечности.
— Как? — Пелька крепко сжимала в руке карандаш.
— Мирозданию редко доводилось сталкиваться с чем-то подобным. Поэтому нам нужно время, чтобы понять, как вытащить Арея оттуда, куда он угодил. А пока… не оставляй его в одиночестве. Будь с ним, ибо только ты способна на это. Думай о нём, тянись к нему, чтобы дать понять — он не забыт.
Девушка оцепенело молчала, даже не заметив, как её собеседник исчез. Её мысли текли сразу во многих направлениях, и ей не составляло труда охватить их все разом. Прошло довольно много времени, когда Пелька, спохватившись, посмотрела на испещрённую мазками бумагу. Среди теней и смазанных силуэтов четко проглянули очертания двух людей, в которых легко можно было узнать крупного бородатого мужчину и маленькую кудрявую девочку. И тогда ручейки мыслей, слившись в один бурлящий поток, потекли в одном-единственном направлении.
Пелька почувствовала, как в груди у неё что-то воспрянуло — будто раскрылись наполненные ветром крылья. Арей не забыт, конечно, он не забыт! Она по-прежнему помнила, любила и думала о нём.
Очнутся крылья за спиной, когда войдёшь в мой спящий дом
Ты с первым солнечным лучом, подаришь поцелуй.
Стрекозой порхает воля, я рисую снова тонких нитей одиночество,
Как бы ни была далёка на губах улыбка Бога, — ты всегда со мною!
Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит.
***
«Думайте! Думайте обо мне, пожалуйста! Просите за меня! Молитесь обо мне!..».
Вслед за нею Арей повторил страшный путь: болезненная кончина и сосущий холод мрака, заменивший вечность. С той лишь разницей, что Пелька этого не заслужила, а он заслужил. И эта разница меняла всё.
Арей нашёл свою гибель, но не смерть. Он не мог умереть, и всё, что ему оставалось — давиться горечью этого безрадостного места и молить, молить, молить…
О прощении. О забытом свете. О том, чтобы ещё хотя бы раз увидеть её.
Понятия времени в Тартаре не существовало, а потому Арей не мог знать, сколько прошло земных лет. Расщелина Духов, бесконечная и мрачная, стала приютом для сотен тысяч таких же заблудших, как он. Шагая по туманным равнинам, бывший барон мрака перебирал осколки своей жизни. Каждое её мгновение — от самых счастливых до самых горьких.
То время, когда он, молодой и наивный, летал по Эдемскому саду — наполненный трепещущим светом, искрящейся радостью и единый с Ним. Дружба с другими стражами, его верный грифон, восторг первотворения и ярчайшая вспышка двух первых эйдосов.
Затем в его воспалённой памяти всплыла последующая бездна, смрад найденного Тартара и насилие, начавшее распространяться по миру. Века и века, слившиеся в одну бесконечную бойню, когда его знаменитый клинок знакомо холодил руку, а враги рассыпались в пепел безвестности.
Она… Встреча на хлипком мосту, переброшенном через топкие берега. Чувство, рождавшееся посреди бесплодных Запретных земель и расцветшее на шумном склоне Лысой Горы. Вкус её тёплых губ, тонкая рука, перебирающая его тронутые сединой волосы. Новая жизнь, которую они создали вдвоём — чудесная, розовощёкая, непоседливая жизнь. И смерть, оборвавшая всё.
Страшные годы метаний и отшельничества, а затем спасение маленькой ведьмы, которая стала его воспитанницей. Он думал, что сильнее неё не привяжется уже ни к кому. Так было до тех пор, пока его учеником не стал умный и дерзкий мальчишка с хвостом русых волос, которого Арей, сам того не заметив, полюбил, как родного сына. А потом появилась его дочь…
Восставшая из праха прошлого, совсем не похожая на ту смешливую малышку, которой он её запомнил. Но первого же взгляда ему хватило, чтобы понять: это его дочь. У девушки был его несгибаемый характер. И её глаза.
Вспоминая теперь их незабываемый оттенок, Арей раз за разом убеждался, что его жертва стоила всего. Пусть он никогда уже не вырвется из своего жуткого бесконечного полусуществования, те, кто был ему дорог, обрели шанс.
Он понял это, когда впервые после собственной гибели увидел Мефодия в Расщелине Духов. Взгляд Арея зацепился за коричневый шнурок на шее бывшего ученика, и он всё понял. Мефодий умер, но стал златокрылым. А когда по просьбе учителя парень материализовал крылья, и они раскинулись, озаряя истинным светом мрачный Тартар, гордость переполнила Арея до краев. Они с Мефодием поменялись местами — тот закончил тем, с чего учитель когда-то начинал, и всё возвратилось к началу.
С того мгновения бывший мечник стал надеяться, думать, звать. Первоначальное упрямство отошло на второй план, когда непроницаемое уныние этого места начало сводить его с ума. И Арей, цепляясь за остатки призрачного рассудка, непрерывно молился, тянулся всем существом к той единственной, кто могла ему помочь…
пока однажды его зов не был услышан.
Она пришла — бесплотным призраком, эфемерным образом воспрянула из его мыслей. Поначалу, впервые увидев её, бывший барон мрака решил, что затхлая тоска этого места окончательно поглотила его, и он теперь вечно станет блуждать по лабиринту собственных страхов. Однако, когда первоначальный шок развеялся, Арей осмелился приблизиться к ней, и призрак тут же исчез.
В следующий раз он уже смог подойти на достаточное расстояние, чтобы понять — мираж не принадлежал этому месту, он пришёл откуда-то извне. Очертания её фигуры окутывало слабое голубоватое мерцание. Оно шло рябью, будто помехи в передаче проекции. Однако, когда мечник попробовал коснуться образа, тот снова померк.
Так повторялось несколько раз, пока Арей, наконец, не понял — это он призвал её. Молитва сработала. Она пришла, чтобы быть ему утешением в том аду, который он заслужил.