До появления нацистов он обедал у нас каждый день за самым дальним столиком от входа. Оттуда открывался красивый вид на площадь и входящих в бар клиентов. Фермеры, спускавшиеся в долину за покупками и запасами, заглядывали в бар хлебнуть пивка и перекинуться словом с почтальоном, узнавая, нет ли для них известий. Ежедневный обед в баре избавлял его от многих часов послеполуденных путешествий, когда крестьяне, живущие высоко в горах, узнаваемые по загорелым обветренным лицам, традиционным синим фартукам и фетровым шляпам, подходили к его столику, здоровались, прятали в карманы свои и соседские письма, прежде чем отправиться по крутым склонам домой.
Но после появления Шляйха и его солдат герр Майер не показывался у нас целую неделю.
Шляйх посчитал столик своим. Придя в бар, он отодвигал стол и тяжело плюхался всей тушей на деревянную скамью, проходившую вдоль стены. Потом хватал меню и, прищурившись, косился на него поросячьими глазками на обтянутом розовой кожей лице. Мы с друзьями прозвали его Фельдфебель Вонючка.
Куда бы он ни направился, неприятный запах сообщал о его прибытии и долго не исчезал после ухода. Между собой мы решили, что он напоминает вонь испортившегося сыра.
Лорин Майер вновь появился в баре за своим столом и заказал гуляш и кнедлики. Все радостно приветствовали его возвращение, и минут через пять он уселся за столик.
Едва он сделал первый глоток и, смакуя, остановился передохнуть, как все любители пива, в дверях возник фельдфебель, загородив собой свет. Едва переступив порог, Шляйх заметил за столиком почтальона и остановился как вкопанный. Его лицо ничего не выражало. Потом он неторопливо подошел к столику, как всегда, в сопровождении двоих солдат.
– Это мой столик, – сказал он с мелодичным, певучим швабским акцентом, совсем не вязавшимся с его массивной фигурой.
Герр Майер поднял на него глаза и потянулся к кружке.
– Здесь вам каждый скажет, что стол принадлежит фрау Кусштатчер, а я, как постоянный клиент, сижу за ним уже много лет.
И, не сводя с фельдфебеля глаз, сделал большой глоток.
Солдаты, стоявшие за спиной фельдфебеля, похоже, пожалели, что пришли сюда.
– Spieß?[6] – начал было высокий красавец.
Как разузнали деревенские, звали его Карл Хайнц Кёлер. Шляйх застыл и положил руки на спинку стула, глядя на почтальона. Герр Майер отломил кусок хлеба и опустил его в стоящую перед ним тарелку с густой красной подливкой. Он наклонился, поднимая хлеб ко рту, и медленно проговорил:
– Как уже сказал, я сижу за этим столиком много лет. Это мое постоянное место. Конечно, я не возражаю, если вы будете им пользоваться в мое отсутствие, но сейчас попросил бы вас уйти. Гуляш стынет.
И откусил кусок хлеба с подливкой.
В зале все слышали слова почтальона, и фельдфебель это понимал. Он потянулся к ремню, на котором, как мы знали, крепилась кобура с пистолетом. Тогда худой неряшливый солдат наклонился и что-то зашептал ему на ухо.
В зале повисла тишина, пока до фельдфебеля не дошли слова долговязого рядового. Они, видимо, подействовали, и военные повернулись к выходу. В обед еще никто не знал имени солдата, но к вечеру мы все восхваляли рядового Томаса Фишера.
В дверях фельдфебель остановился и оглянулся на почтальона, будто хотел что-то сказать. Я как раз принесла герру Майеру пиво – подарок от матери в знак восхищения. Пока я шла к барной стойке, фельдфебель проводил меня взглядом, и внутри у меня все перевернулось. У него было странное лицо: розовая отмытая кожа, маленькие острые голубые глазки на широком обрюзгшем лице и едва заметная полоска выбритых пепельно-коричневых волос, торчащих из-под форменной фуражки. Он был больше похож на младенца, чем на мужчину, но меня пожирал взрослым оголодавшим взглядом.
Это теперь я могу отклонить нежеланное вожделение, легко пожав плечами, или, наоборот, поощрить взглядом. А тогда я была не готова к безумным страстям, они меня тревожили.
Жизнь постепенно вошла в колею. Герр Майер появлялся два-три раза в неделю и садился за столик. В другие дни он поднимался в горы к крестьянским наделам, выполняя свою работу. Каждый день после того, как церковные колокола отбивали полдень, на пороге ресторана появлялись либо Кёлер, либо Фишер, осматривали бар и уходили. Когда столик был свободен, они возвращались вместе с фельдфебелем. Если за столиком сидел почтальон, они обедали у Страйтбергеров.
Вспоминая то время, не могу не восхититься, как легко мы приспосабливались к жестоким обстоятельствам. Будь то военный переворот, хватающий демократию мертвой хваткой за горло, или дружественное вторжение, вскоре все кажется нормой, и мы забываем, что можно жить по-другому. Лишь единицы, вроде Лорина Майера, могли пресечь издевательства фельдфебеля. Остальные старались услужить, угощали пивом и кексами, узнав, что он сладкоежка, и занимались своими делами.