— Куда это Егорша за Поживой потопал?
Рябенькая Устя встала ему на пути:
— Не пущу! Уведет она тебя на погибель!
Егор мимо прошел.
А ведь горем и слезой в беде не помочь. Опять побежала Устя к старику Шабале.
— Люблю я Егоршу, а его Пожива уводит!
— Знать, понадобился! — догадался дед. — Без богатырской силы не могла обойтись.
На этот раз в сон его не клонило. Поднялся Шабала, из своего сундучка достал пузырек с водой и гранитный камушек, в тряпицу завернутый.
— Вот это, Устя, тебе пригодится! Ступай, догони Егора, брось гранитный камушек перед ним. Встанет на пути гора, отдалит его от Поживы. Коли он ту гору одолеет и снова за Поживой ударится, тогда уж из пузырька выплесни воду. Тут речка потечет, не широкая, но глубокая. Как только Егор в нее окунется, с него вся одурь сойдет. Но сама-то будь осторожна, в речке ноги не замочи, не то отымутся они у тебя...
Долго Устя бежала, покуда далеко за лесами Егора настигла.
Пожива ходко шла, он еле за ней поспевал.
Как велел старик Шабала, кинула Устя камушек — тотчас горбатая гора поднялась. Пожива по ту сторону горы, Егор по эту сторону оказался. Метнулся туда-сюда: в обход далеко, вверх высоко. Все же через гору полез.
Устя опять за ним вдогонку пустилась.
За горой, на каменной осыпи, выплеснула воду из пузырька.
На том месте земля раскололась и меж берегами потекла речка, не широкая, но глубокая, у подножья горы подковой загнулась, за ближним лесом с другой речкой, Синарой, слилась.
Разъединила речка Поживу с Егором: обежать нельзя и перескочить нельзя!
Принялась Пожива по тому берегу бегать, на Егора кричать:
— Прыгай! Не медли!
Разбежался Егор, но за корягу запнулся и в воду упал. А плавать он не умел, стал тонуть. И пустил бы со дна пузыри, кабы Устя хоть чуточку растерялась. Ноги замочила, зато помогла ему выбраться.
Огляделся Егор, как от долгого сна пробудился. На другом берегу Поживу увидел. У той обличье сменилось. Старая горбатая ведьма — нос крючком, гнилые зубы торчком! Перестала нарядной бабой прикидываться. Погрозила Егору оттуда, в обе стороны от себя поплевала и припустила бегом, покуда не скрылась из виду.
А Устя совсем обезножела. Села на полянку у берега, коленки руками обхватила, голову склонила, на глазах слезинки блеснули, но все равно ласково молвила:
— Как я довольна, Егорушко, что тебя от Поживы отбила...
Видом нескладная, а вот поди-ко, у Егора, когда он к ней обернулся, сразу сердце запылало от радости. Наружность ведь, как цветок: сегодня цветет, завтра повянет, а душевность — всегда красива.
— Что же это я прежде-то обходил тебя, Устинька? То ли ты сама себя не оказывала?
— Сам ты не знал, чего тебе надо...
— Замуж пойдешь за меня?
— Пошла бы, Егорушко, да вот теперичь нельзя! Никуда я стала не гожа: в доме — не хозяйка, в поле — не работница! Ноги-то у меня отнялись!
Егор взял ее на руки:
— А за что же люди друг дружку любят? Я ведь не поленюсь, любой тягости не испугаюсь, лишь бы ты была завсегда рядом со мной...
ЦАРЕВ КРЮЧОК И СОЛДАТ
В старое время правил в нашей деревне старшина Гаврило Ухватов. Был он росточком любому мужику ниже пояса, как щепа, сухой, головенка лысая, зато уши большие — слышал далеко, нос хоботком — издалека вынюхивал, рот зубатый — ухватит, не выпустит.
На мужиков он страх нагонял:
— На небе бог, на земле царь, а я здесь сам бог, сам царь и земский начальник!
Сидел в правлении за большущим столом: сверху в простенке царь в золоченой раме, ниже, у его ног, согнул спину Гаврило Ухватов, за что и был прозван мужиками заглазно Царевым крючком.
Находились при нем два стражника. Один по прозвищу Ругало, второй — Зашибало. У Ругалы сабля сбоку, усы тараканьи. У Зашибалы плеть в руке, борода лохматая, один глаз кривой.
Царев крючок пальцем по столу постучит, бровью поведет, они тотчас выбегают на улицу, какого-нибудь бедного мужика за ворот грабастают и волокут на правеж. Сколь денег у него отберут, те старшине в карман. Неимущего выпорют.
Иной мужик соберет урожай: это надо в церкву для бога отдать, это царю и старшине, себе для семейства остается всего-ничего. Тем пирожки и шанежки, хлеборобу — травяные алябушки невдосыт.
Шел солдат с германской войны домой в нашу деревню. За три года навоевался. В огне горел — уцелел. В реке тонул — выплыл. А в награду от царя получил только старую дырявую шинелешку да деревянную ногу.
Хотел дотемна повстречаться с деревенской родней, да с деревянной-то ногой получалось неходко.
Осталось пути версты три. Устал солдат и в подлеске на берегу Сорного болота присел отдохнуть.