Поглазеть на венчанье народу собралось в церкве полно. В толкотне и давке Петро не поспел поглядеть невесте в глаза, провел ее к аналою, где поп должен был их обручить.
Вот поп уж и молитвы пропел и кадилом начадил. До той поры невеста голову клонила, на пол смотрела, вроде от смущенья, а тут вдруг лицо подняла.
Взглянул ей в глаза Петро и обмер. Это же Федора! Собой сестру подменила!
Оттолкнул ее, крикнул попу:
— Обожди, батюшко, службу справлять! Я сейчас же вернусь...
Дома у невесты весь двор обшарил, а все же Милодору нашел. Сидела она в погребе, закоченела от холода и не могла ему в ответ даже слова промолвить.
Завернул он ее в старый тулуп и в таком виде привез
— Вот, батюшко, та, которую я себе высватал, а Федора хотела меня обмануть. Давай, венчай!
Поп сначала отказал, не полагается-де невесте без подвенечного платья да еще в эком оборванном виде, но Петро ему денег подкинул.
— Милодору в любом виде возьму!
Федора от стыда или со страху стала косоротая и на один глаз окривела.
ФИЛИМОНОВ ЗЯТЬ
Не знаючи — не берись, честному — поклонись, варнака — сторонись! Этому Филимона Пузакова с малолетства учили, да толком не выучили; он уж бороду отрастил, но ума не прибавил.
Собрался Филимон пообедать. Только сел за стол — дверь отворилась, вошел в дом мужичонко: плюгавый, отощалый, будто от роду не кормлен, зато волосатый, носатый, вдобавок на затылке вихор, как у петуха гребешок. Одежонка реможная, голые коленки видать. И при себе нет ничего, окромя балалайки.
Не спросясь, не здороваясь, присел этот мужичонко на лавку подле дверей, пальцами по струнам балалайки потренькал.
— Не возьмешь ли, хозяин, меня в батраки?
Филимон снова его оглядел.
— Не годишься! За один раз, поди-ко, ковшик квасу не выпьешь, черпак каши не съешь, силенки не хватит. А ведь в батраках-то надо робить с ночи до ночи.
Взял мужичонко от печи железную кочергу, согнул ее, узлом завязал и подал Филимону:
— Спробуй, развяжи, потом уж охаивай!
Тому и кинуло в ум: «У мужика скрытая сила! Один за троих может робить».
Даже не спросил, откуда, мол, ты, из каких краев и пошто до ремков обносился?
— Ладно, найму покуда до осени. Поглянешься — оставлю на зиму, не станешь в полную меру робить — со двора прогоню! Иди, повесь свою балалайку в сенцах на крюк, потом запряги в телегу коня, на поле поедем.
Тот с места не двинулся.
— Прежде досыта накорми...
Сел за стол вместе с хозяином, самую большую ложку взял.
Стряпуха поставила для начала мясные щи. Филимон один раз ложкой зачерпнет и схлебнет с поддувом, чтобы язык не обжечь, а мужичонко три-четыре, да прихватывал со дна, где погуще.
Полуведерный чугун опростали.
Подала стряпуха жареного гуся в жаровне. Филимон одно крылышко обсосал, мужичонко все остальное прибрал.
Достала стряпуха из печи кашу пшенную, большую сковороду с яичницей, пирог с груздями, сметану топленую, лепешки и блины — в пору артель накормить, а мужичонко один смолотил, огрызков-объедков на столе не оставил, да напоследок самовар чаю выпил и молвил:
— Все же невдосыт. С голодным наравне...
Нагляделся на него Филимон, заподумывал: «Вот сколь ненасытное брюхо! Пожалуй, откажу. Пусть другого хозяина ищет».
Вылез мужичонко из-за стола, у порога покурил и принялся на балалайке играть. Трень-брень, да трень-брень! Ни послушать, ни сплясать.
Услышала его треньканье дочь Филимона, Евлампия. Не умыта, не причесана из горницы высунулась:
— Тятенька, не прогоняй балалаечника!
Филимон всех дочерей взамуж определил, а эту Евлаху, лицом прыщавую, как из палок сложенную, — ни одному жениху не навелил.
А мужичонко, глядя на нее, сразу смикитил, как дальше себя повести. Затренькал погромче, ногой запритоптывал, запосвистывал и тем девку совсем очаровал.
Евлаха пристала к отцу:
— Возьми его, тятенька, не отказывай! Уж какое-никакое, а будет для меня развлеченье!
От жалости к ней уступил Филимон.
Назвался мужичонко Кирюхой. Откуда родом — не знал. Про мать и отца промолчал.
Поселил его Филимон в малой избе во дворе, где конская упряжь хранится и телята содержатся.
Ел Кирюха за семерых, робил за одного и то вполовину. Как хозяин отвернется, тотчас на боковую: трень-брень, трень-брень, цельный день робить лень.
Зато Евлаха без него не могла часу прожить.
Мало времени погодя принялась она ревмя реветь:
— Тятенька, пожени нас...
Надоела Филимону криком и ревом, снова ей уступил.
Венчаться в церкви Кирюха не пожелал. Попросту окрутили молодых, вокруг стола обвели.