— Сколь же тебе заплатить, Баба Оха? Не поскуплюсь!
— Не за что, Аверьян! — отклонила та. — На другой раз сам хвори не поддавайся...
И ни гроша не взяла. Не то, что другие знахарки. А их тут, в деревне, хватало. Любая старуха, уж сама-то согнутая в дугу, бралась пользовать мужиков и младенцев. Лишь бы на чужой беде поживиться. Бабка Кукариха лечила нашептываньем. Бабка Савельевна из суровых ниток узелки вязала, сухим веником парила и кышкала, чтобы хворь прогнать: «Кыш, кыш, проклятущая! Беги из избы и дорогу забудь!» Потом дары принимала и сама себя возвеличивала: «Уж вернее моего средства нету нигде!» Так и вошло у деревенских в обычай — не ходить к знахаркам с пустым кошельком.
Баба Оха за свое же добро накликала беду на себя. Поползла по деревне молва про нее: ведь должна брать дары, а пошто не берет? Ладно ли так-то? Не дурное ли чего-то замыслила? Вот-де войдет к людям в доверие, дождется подходящего часу и... невесть что сотворит!
Пуще всех об этом судачили Кукариха и бабка Савельевна.
Та же Кукариха даже уряднику донесла:
— Господин урядник, эт куда же ты смотришь-то? Поселилась в деревне чужая баба, людей смущает, как бы не влетело тебе от начальства?
Урядник был видом грозный, но умом недалек. Усы отрастил до ушей, наел брюхо, будто арбуз проглотил. На боку — сабля в ножнах. За малую провинность сажал мужиков в холодную каталажку.
Затопал на старуху ногами.
— Пошла вон! Без тебя забот полон рот!
Как раз перед приходом старухи получил он от высшего начальства дурное известие: убег опасный злодей, коего надо непременно поймать и сопроводить обратно на каторгу. Злодей этот, ни много ни мало, супроть царя замышлял. Дальше начальство предписывало — учинять строгий допрос всякому, кто явится в деревню без казенного вида на жительство, а короче сказать, держать ухо востро и в оба глаза глядеть.
Выпроводил он Кукариху, а сам спохватился:
— Кажись, старуха не зря наговаривала. Поселилась пришлая баба, никого не спросилась. Не с умыслом ли выбрано место? Не затем ли, чтобы встречать и провожать беглецов?
Как это ему ударило в голову — испугался:
— Влетит от начальства, ежели упущу...
Поахал, поохал, а все ж таки надо было дело поправить, как-никак показать себя верным служакой. Послал стражника.
— Хоть таском, хоть волоком немедля предоставь бабу ко мне на допрос!
Ушел стражник. И вот нет его, нету и нету. Уж вечерело, когда он чуть не на карачках приполз.
— Господин урядник, к ее избе ни пешему, ни конному подойти невозможно. Кругом сугробы, и весь двор вроде кружится...
— Быть не может! — осерчал урядник. — Накажу, коль соврал.
Приказал подать верхового коня и сам туда поскакал.
Баба Оха в тот день была не одна. Еще прошлой ночью постучался к ней в окошко прохожий. Вышел он из лесу украдкой и даже в избе не сразу отошел от порога, покуда не осмотрелся вокруг. Бородой оброс. Заморен. Испростужен. От слабости пошатнулся, как тростиночка на ветру. Одежа на нем вся казенная. По ней-то Баба Оха враз угадала: убеглый мужик!
— Не прогоняй, хозяйка! — попросил он. — Экая стужа на улице. Сколь можешь, напои, накорми, дай хоть часок обогреться и к городу путь укажи. Заблудился я, а на торные дороги нельзя выходить.
Баба Оха показала ему на полати:
— Снимай одежу и полезай туда, а я ужин стану готовить. За себя не боись — не выдам!
Подала ему на ужин из горячей печи пшенную кашу с топленым маслом, морковные паренки и свежий калач.
Накормила, напоила, потом стала спрашивать.
— Откуда убег-то?
Он перед ней начистоту повинился:
— С этапу, от села Тугулыма, где каторжная дорога в Сибирь.
— Бывала там, знаю! Далеконько отсюда.
— Не близко! Уж десять ден иду.
— И что же тебя приневолило?
— Неохота зря пропадать. Мои товарищи, кои на воле, великое дело свершают. Думаю, и я еще пригожусь...
— Чем же оно велико, дело-то ваше?
— Хотим царя с трона сместить, народу счастье устроить.
— А мне показалось вначале, будто ты просто варнак! Варнака-то накормила бы и проводила, но коль ты для народа старатель, то и я чем могу — услужу! Побудь у меня день-два. Надо тебя поправить и на дальнейшую дорогу собрать.
Всю ночь ему блазнило: то собаки по следу бегут, то стражники из ружей стреляют. Баба Оха до утра просидела без сна, поила его разными взварами.
— Ох, мил человек, для великого дела запасись великим терпеньем! Пусть не тронут тебя ни боли, ни хвори, ни злая рука...
Утром, пока он еще спал на полатях, сходила в лавку купца Битюгова, купила шубу овчинную, шапку-ушанку, рукавицы и теплые сапоги.