Чтобы обновить и освежить свои впечатления, летом 1947 г. Панова вновь поехала в Пермь, в те места, где развертывались основные события ее повествования. Сюжет романа тогда еще не выстроился. Были написаны отдельные главы и эпизоды, наброски промелькнувших в войну характеров, городские и заводские пейзажи. Писательнице надо было заново разобраться с накопленным материалом, отчетливее выявить внутренние связи между героями и логику общего замысла. Панова припомнила потом, как в Перми, в номере гостиницы, сев на пол, она раскладывала, как пасьянс, рукопись "Кружилихи". "С заводов приходили ко мне люди, рассказывали много интересного, что пригодилось при описании Кружилихи. Я с утра до вечера ходила по городу, впитывала его пейзажи, заходя в разные места, которых не знала" ("О моей жизни...", гл. "Как складывают из кубиков").
По возвращении в Ленинград Панова дописала последние главы повести, но то, что получилось, не вполне удовлетворяло ее. 13 июля 1947 г. она телеграфировала В. В. Вишневскому: "Повесть закончена. Осталась недовольна. Дорабатываю..." (ЦГАЛИ. Ф. 1038, оп. 2, ед. хр. 462.)
В начале августа 1947 г. Панова отвезла свою рукопись в Москву, в редакцию журнала "Знамя".
После успеха "Спутников" с главным редактором "Знамени" Всеволодом Вишневским у Пановой установились наилучшие отношения. Он был одним из первых читателей рукописи романа, однако при решающем разговоре в редакционном кабинете Панова услышала от Вишневского неожиданные упреки, предвосхитившие во многом последующую дискуссию о "Кружилихе" в критике.
Вишневский не принял поначалу основной конфликт романа между Листопадом и его антагонистом Уздечкиным - тут он явно посягал на авторский замысел, но его отношение к рукописи было заинтересованным, искренним.
В архиве Пановой сохранилось письмо В. В. Вишневского от 16 августа 1947 г., написанное как раз после этого разговора: "Привет, Вера Федоровна. - Продолжаю думать над Вашей работой. - Хочу предложить на обсуждение некий план реконструкции, вернее, д о р а б о т к и... Все 16 глав, в сущности, остаются в композиции; передвигается чуть ближе одна глава (о Клавдии), дописывается о д н а глава ("На конвейере")... Вводится дополнительный сюжетный мотив: новый весенний заказ (февраль 45). Усиливается тема Победы (май - июль 45). - Вещь - я уверен - приобретет большую конкретность исторического порядка. Затем события д р а м а т и з и р у ю т с я, - коллектив трудится, и, одолевая вражду Листопада - Уздечкина: Победа (и коллектив) приносят разрядку и отчищают души и сознание этих двух партийцев... (Тут дайте н а с т о я щ и е слова секретарю обкома... Он добавит свет человеческий, принесенный матерью. Она - ведь появится в новой композиции, как образ м и р а и л ю б в и! А секретарь обкома усилит эту линию).
Уверен, что Вы сделаете все отлично... Роман раздвинется... Заберет советского читателя..." (ЦГАЛИ. Ф. 2223, оп. 2, ед. хр. 130.)
Панова решила осуществить собственную программу доработки: роман был сокращен на одну главу (в окончательной композиции осталось лишь пятнадцать глав), в текст вошла новая сцена - одна из лучших в "Кружилихе" - неожиданный ночной разговор Листопада с Уздечкиным. Были найдены и дописаны некоторые новые подробности и детали, которые придали большую законченность отдельным эпизодам и всей конструкции в целом.
8 сентября 1947 г. Панова предупредила В. В. Вишневского, что в рукописи, привезенной из Ленинграда (она называлась еще "Люди добрые"), не хватает следующего:
"1) В конце 14-й главы (место точно указано в рукописи) будет сцена прихода Листопада к Уздечкину и их примирения;
2) В заключительный монолог Листопада будет вставлен еще один абзац о том, как ощущает себя Листопад в качестве члена партии;
3) Где-то - я не нашла места - надо двумя-тремя фразами рассказать о том, что Лукашин отдал свой дом сельсовету (мотивы уже иные, чем в 1-м варианте: полное неумение владеть недвижимостью)" (ЦГАЛИ. Ф. 618, оп. 13, ед. хр. 56).
Вместе с последними поправками было найдено и новое название. Вместо "Люди добрые" возник вариант "Люди Кружилихи", и наконец остановились на самом емком: "Кружилиха". "Мне тоже вдруг показалось, - вспоминает Панова, - что это будет хорошо, что помимо названия завода это слово передает взвихренность, стремительность нашего переходного бытия" ("О моей жизни...", гл. "Как складывают из кубиков").
Публикация "Кружилихи" в двух последних номерах "Знамени" за 1947 г. вызвала почти немедленно острую и разноречивую реакцию в критике. В письме к А. К. Тарасенкову 22 декабря 1947 г. Панова писала, что "Кружилиха" в Ленинграде "имеет горячих сторонников и горячих врагов. Никаких лавров за нее не жду, тем не менее думаю, что у меня хватит сил продолжать работать в той манере, которую избрала, и не пленяться никакими соблазнами" (ЦГАЛИ. Ф. 2587, оп. 1, ед. хр. 597).
Дискуссия о "Кружилихе" обнаружила не только обычные для критики различия в оценках и взглядах на новую книгу, но и усилившиеся в ней в конце 40-х годов нормативно-догматические тенденции, которые наносили литературе прямой ущерб (см.: Т а р а с е н к о в А. Критики не увидели главного // ЛГ. 1948, 3 янв.).
Одностороннее противопоставление "Спутников" и "Кружилихи" проявилось также в интересном критическом очерке А. Гурвича "Сила положительного примера" (Новый мир. 1951, No 9). Автор очерка без достаточных оснований упрекал Панову в "объективизме", то есть безучастном натуралистическом изображении жизни. Возражая против такого подхода к роману, А. Фадеев тогда же заметил: "То, что А. Гурвичу кажется "объективизмом", на деле не является объективизмом с точки зрения идейной, - это только особенность манеры, особенный почерк Пановой среди многообразия форм социалистического реализма" (Ф а д е е в А. Письмо М. М. Корнееву, Н. В. Лесючевскому. Июнь 1951 г. // Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. М., 1971. С. 292).
Роман "Кружилиха" выдержал испытание временем. Он переиздавался почти так же часто, как "Спутники", переведен на основные европейские языки и выпущен во многих странах мира.